– Ясно, – кивает он, и я вижу, что он придает нашей встрече куда большее значение.
Мимо нас проходят Феликс и Аарья. Они тоже оценивающе оглядывают нас, видимо, пытаясь угадать, откуда мы пришли.
Лейла делает легкий реверанс Коннеру, и мы идем дальше.
– Коннер что-то знает, да? – шепотом спрашиваю я, как только мы отходим на приличное расстояние.
– К сожалению, да. Он – главный по психологическому тестированию и оцениванию. От него ничего не скроешь. И то, что Аарья нас видела, тоже плохо. Готова поклясться, она расскажет Маттео, просто чтобы насолить нам. Пропавшая спичка может стать проблемой. Саму свечу мы жгли совсем недолго, так что разница в размере не будет заметна, но если в ближайшее время кто-нибудь потрогает ее, то обязательно обнаружит еще теплый воск.
Сердце у меня снова уходит в пятки.
– Может, хотя бы положим туда новую спичку?
Лейла качает головой.
– Нет. Если пропавшая спичка снова окажется на месте, это будет в сто раз хуже. Мы попались.
Глава двадцать девятая
Мы с Лейлой приходим на урок по ядам и садимся за стол. Комната напоминает средневековый вариант лабораторного кабинета по химии в Пембруке. За каждым столом по двое учеников, перед ними – различные металлические инструменты и стеклянные пробирки и флаконы. Только вместо отдельных для каждого горелок Бунзена в комнате один камин, чтобы нагревать вещества, и нет никаких защитных очков или резиновых перчаток, чтобы обезопасить себя. По словам Лейлы, все ученики на личном опыте учатся, что можно трогать, а чего нельзя, а это значит, что я вообще ни к чему не прикоснусь, если в этом не возникнет жесткой необходимости.
Сегодня это уже второй урок, а об убийстве охранника пока ни слова. Нас никто не допрашивал, и не было никакого объявления о начале расследования. Остальные ученики тоже явно нервничают. Все, кроме Аарьи, которую, насколько я могу судить, забавляет всеобщая нервотрепка.
К нашей парте подходит Брендан. Он берет стеклянный флакон бог знает с чем, вертит его в руках и с подчеркнутым вниманием изучает жидкость внутри.
– Два убийства с тех пор, как ты приехала, Новембер… и я слышал, что вчерашнее произошло прямо у тебя под дверью. Однако ты сидишь здесь, а Никта в темнице. – Он смотрит на меня, и в его глазах я вижу угрозу. Шарль считался его другом, но видно, что случившееся с Никтой произвело на него куда большее впечатление, и если у него возникнет такая возможность, он со мной поквитается. – Но я уверен, скоро все встанет на свои места…
Перед тем как вернуться за свой стол, он небрежно роняет флакон на парту, и тот катится по деревянной столешнице. Лейла подхватывает флакон, прежде чем тот успевает разбиться о пол, и по ее лицу я вижу, что содержимое точно токсичное.
– Садитесь, мои хорошие, – объявляет профессор Хисакава.
«Хисакава… из японского… можно разделить на две части: хиса значит “давным-давно”, а кава – “река” или “поток”». В детстве это имя мне очень нравилось, потому что один из найденных мною вариантов перевода означает «река вечности».
Пока все рассаживаются, Хисакава, высокая худая женщина с ровной челкой и длинными, до пояса волосами, стоит перед камином и мурлычет что-то себе под нос.
– Мы часто обсуждаем конкретные формулы ядов и их умышленное применение, но сегодня я бы хотела затронуть несколько иную тему, – наконец начинает она. – Все вы знаете о короле Георге III, который родился в тысяча семьсот тридцать восьмом году и занимал британский престол по время Американской революции, так? Так вот, существует версия, что у него было генетическое заболевание, отчего он страдал периодическими приступами, которые королевские медики в то время лечили рвотным камнем – лекарством на основе сурьмы, вызывающим рвоту. В природе сурьма часто встречается вместе с мышьяком… и часто оказывается им заражена. – Она делает паузу. – Ах, я вижу, как у вас в голове крутятся винтики. В шестидесятых годах двадцатого века был проведен анализ волос короля Георга, и в них была обнаружена концентрация мышьяка, в семнадцать раз превышающая смертельную. В заметках врачей упоминается, что короля принуждали принимать это ядовитое лекарство как силой, так и хитростью. Потрясающе интересно, не правда ли? Итак, его болезнь мешала синтезу гема. А что делает мышьяк? – Она приподнимается на пальцах и опускается назад. – Он тоже препятствует синтезу гема. Таким образом, он только ухудшал состояние короля и делал его более зависимым от королевских лекарей, которые травили его. – Она окидывает всех нас взглядом, чтобы убедиться, что мы внимательно следим за ходом ее мыслей. – Любопытная ситуация: то, что с виду казалось лечебными мерами, на самом деле медленно убивало короля. А поскольку воздействие яда повторяло уже поразившую его болезнь, можно сказать, что это было идеальное преступление.
Хисакава улыбается.
– Это пример более глобальной идеи, и я хочу, чтобы вы все ее обдумали. Но поговорим еще о мышьяке. В Средние века он пользовался бешеной популярностью: все обожали вызываемую им агонию и считали ее романтичной. Кто знает, почему?
Никогда не видела, чтобы кто-то с таким воодушевлением рассказывал о ядах, и не знаю, как к этому относиться. Она напоминает мою воспитательницу из детского сада в стиле Тима Бертона.
– Борджиа были звездами в области отравления мышьяком, – говорит сидящая рядом с Феликсом Аарья. – Считается, что мышьяк улучшает вкус вина, а Борджиа устраивали многочисленные званые ужины. Лукреция Борджиа носила яд в тайнике, который находился в ее перстне.
– О да, я очень люблю эту историю с вином! – восклицает Хисакава. – И мне всегда нравилась Лукреция. Какая личность! Еще идеи?
– Мышьяк был широко доступен в Викторианскую эпоху, его даже продавали в бакалейных лавках. Женщины принимали его в пищу или смешивали с уксусом или мелом и наносили на лицо, поскольку считали, что это улучшит цвет лица и разгладит морщины, – добавляет Феликс, и я замечаю у него на руке глубокую царапину, которой вчера на фехтовании, когда на меня напала Никта, явно не было.
– Совершенно верно. Мышьяк использовался в самых разных областях: в косметике, для консервации пищи, в качестве пестицида или красителя для ткани. Однако я думаю кое о чем конкретном.
– По симптомам отравление мышьяком напоминает холеру, – говорит Лейла. – Его жертв часто признавали погибшими естественной смертью.
– Дзинь-дзинь-дзинь! – говорит Хисакава. Аарья недовольно закатывает глаза – ее явно раздражает, что Лейла угадала правильный ответ. – Яд по-настоящему велик, если не оставляет следа, если его воздействие можно принять за последствия уже имеющейся у кого-то болезни, и все, что вам нужно, это устроить взаимодействие с ним жертвы. – Она обводит взглядом комнату. – Знаменитое высказывание философа и токсиколога шестнадцатого века, Парацельса, гласит: «Все – яд, все – лекарство; то и другое определяет доза». Это глубокомысленное заявление дает нам понять, что яд содержится повсюду. То, что бывает полезно в малых дозах, в больших может стать смертельным. Я говорю не только о веществах – лекарствах, которые человек принимает, или чистящих средствах, которыми он пользуется. Я прошу вас заглянуть за рамки очевидного и увидеть наиболее тонкие и – если вам удастся освоить их – лучшие яды: эмоциональные и психологические. Если вам удастся дать кому-то достаточно сильную дозу того или другого, последующая смерть, скорее всего, не оставит никаких физических следов. Тактику применения подобных методов трудно распознать, и какую-либо структуру можно различить только в едва заметных переменах.
