– Прекрати, что ты мне голову морочишь, – с улыбкой говорю я.
– Ты не веришь этому правдивому лицу? – Она смешно шевелит бровями.
– Никогда, – говорю я, мешая горячий сидр палочкой корицы.
– С чего вдруг такой интерес к моей личной жизни, а? Или ты хочешь рассказать мне какую-нибудь душещипательную романтическую историю? – поддразнивает она.
– Что? Нет. Если бы. Просто… Помнишь мою лучшую подругу, Эмили? У нее огромная семья, и на праздники они всегда устраивают такие шумные вечеринки. Иногда я ей завидую. Мне бы хотелось, чтобы нас было больше, понимаешь?
Она фыркает и делает глоток.
– А тебе разве не хочется? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает она, подливая в чашку еще рому. – У меня в Италии есть родственники, о которых я предпочла бы забыть. Начиная с моего папочки-эгоиста и заканчивая всеми членами семьи, которые не соглашаются признать, что он эгоист, а это, на мой взгляд, означает, что они еще хуже. – Она поднимает чашку. – Ну их всех к черту…
Хочу сказать ей, что я имела в виду другое: я бы хотела, чтобы у нас было больше родных, похожих на нас, – но когда тетя злится и проклинает всех вокруг, нет смысла ей перечить. В смерти моей мамы она винит своего отца, хотя все – в том числе и заключение вскрытия – говорят, что ее смерть наступила в результате несчастного случая.
– А уж о семейке Кристофера и говорить нечего. – Она снова кивает в сторону палатки, откуда доносится храп. – Если собрать мою семью и его родных под одной крышей на праздник, будет так же весело, как если засунуть себе в задницу рождественскую елку. Ничего, кроме грызни.
– А они когда-нибудь ладили? Или твои родные никогда не одобряли папу?
– Все полетело к чертям, как только твои родители поженились. До твоего рождения – сплошные раздоры.
– Но все это прекратилось после смерти папиных родителей, да?
– И поделом им.
Я давлюсь горячим сидром. Иногда мне кажется, что тетя Джо готова перейти любую черту.
– А почему ты выбрала именно Провиденс, когда уехала из Италии?
Она усмехается.
– Что за вопрос, Нова? Прошу, скажи, что ты шутишь! А как же статуя Независимого Человека? И тот факт, что Провиденс основан повстанцами и бунтарями
[12]? Ну, и итальянская кухня там замечательная.
Я открываю рот, изображая удивление.
– Что? – спрашивает тетя Джо. – Я сказала, что не люблю своих родных. Но еда у нас – совершенство…
Размазываю спагетти по тарелке. Жаль, я не могу спросить тетю Джо о том, что здесь происходит, и о моих родителях в целом – например, почему они решили поселиться в маленьком городке у черта на куличках. Судя по всему, что говорили мне Эш и Лейла, это не случайно. И я все думаю, от чего они пытались спрятаться: от своих смертоносных Семей или от чего-то более конкретного? Я считала, что ненависть тети Джо к своим родственникам – в основном притворство, но после всего, что я здесь видела, обвинение их в смерти мамы уже не кажется таким странным. Стратеги точно могли подстроить смерть под несчастный случай.
Я непроизвольно озираюсь по сторонам в поисках Маттео. Если Медведи действительно имели какое-то отношение к смерти моей матери, если она нарушила какое-то правило Альянса Стратегов, вполне вероятно, что его родственники были из тех, кто принял это решение. Уж не потому ли он знает, как выглядела моя мама? Вилка выпадает у меня из пальцев и с грохотом падает на стол. Эш с Лейлой в недоумении смотрят на меня.
Маттео встречается со мной глазами, и во мне что-то срывается. Несправедливость всего, что произошло со мной с тех пор, как я приехала сюда, и постоянная тревога и страх наконец накрывают меня. Хочется кричать во все горло.
Я вскакиваю с места и отпихиваю стул. Меня охватывает ярость – не только по отношению к Маттео, но и ко всей школе. Готова поспорить, мама тоже хотела убежать, хотела скрыться от всех этих Стратегов и их смертельных игр. Вопрос в том, они ли убили ее за это.
– Новембер? – осторожно спрашивает Лейла.
– Мне просто нужно подышать воздухом, – говорю я и ухожу, прежде чем кто-нибудь из них начнет задавать вопросы.
Уверена, Эш догадается, что я что-то вспомнила, но сейчас я вовсе не желаю, чтобы он пускался в детальный анализ Семей моих родителей и вероятного убийства моей матери. Неудивительно, что тетя Джо всегда так злилась при упоминании о своих родственниках.
Быстро иду между двумя длинными обеденными столами, не сводя глаз с двери. Что угодно, лишь бы снова не видеть Маттео, иначе я непременно сделаю что-нибудь, о чем потом пожалею.
Почти у самой двери меня перехватывает Коннер. Я даже не видела, как он встал из-за учительского стола.
– Новембер, мне нужно с тобой поговорить, – говорит он, поглаживая бороду.
– Что, прямо сейчас? – спрашиваю я, даже не пытаясь скрыть раздражения.
– Да, у меня кое-какие… новости. Я замираю.
– Какие новости? – быстро спрашиваю я.
Наверняка он заметил мою расстроенную физиономию и решил, что сейчас самое подходящее время, чтобы сделать мое положение еще более невыносимым.
– Пройдем ко мне в…
– Нет, скажите сейчас, – настаиваю я, уже перебирая в голове все ужасные варианты и еще больше заводясь.
– Я настаиваю, чтобы мы хотя бы покинули обеденный зал. – Он толкает дверь, прежде чем я успеваю ответить. Я иду следом, но он останавливается, лишь достигнув середины пустого коридора. – Не задавай мне вопросов о том, что я собираюсь сообщить тебе, потому что я не знаю ответов. Традиционно подобные новости сообщают члены семьи, но в свете недавних событий визиты пока запрещены.
Я напрягаюсь всем телом. Хочу закричать на него, потребовать, чтобы он наконец все рассказал.
Он осматривает коридор, чтобы убедиться, что в нем пусто, и переводит глаза на меня.
– Джо скончалась.
На мгновение я замираю, пытаясь осознать его слова. Джо? Моя тетя Джо?
– Нет, – говорю я и качаю головой. – Нет. Это неправда.
– Как я уже говорил, мне больше нечего тебе рассказать. Это все, что мне известно. Джо скончалась, – с нажимом повторяет он, видя, что я не хочу в это верить.
Кто-то убил мою тетю? Моя тетя мертва. Она мертва. Коридор кружится у меня перед глазами. В груди все сжимается, и скоро мне будет нечем дышать. Слезы затуманивают глаза, и с каждым мучительным ударом сердца я на шаг отдаляюсь от Коннера. Вижу, как двигаются его губы, он что-то говорит, но я не слышу ни слова.
