New York Times Magazine. 1971. October 31, p. 30
Почему Швейцария? А почему бы и нет? Ее горы, разнообразие флоры, ее гладкие дороги и очаровательные гостиницы напоминают мне мою любимую сельскую местность на американском Западе. Единственное, что по-настоящему меня раздражает в Швейцарии, – то, что слишком часто и поспешно выкашиваются луга среднего альпийского пояса. А мне ведь нужны полевые цветы – мои французские переводчики норовят перевести это выражение как «fleurs sauvages», – они нужны мне для энтомологических экскурсий, величайшего наслаждения моей жизни. Разумеется, чтобы разыскивать бабочек, я всегда могу, сидя в волшебном кресле, подняться на высоту две тысячи метров, при этом стараясь избегать тех высокогорных склонов, где эдельвейсы сменились коровьими лепехами.
Вот вам диалог на альпийской тропинке с так называемым «защитником природы». Он: «А вы знаете, что ловля бабочек запрещена?». Я: «Что вы называете бабочкой?». (Показываю ему одну довольно маленькую особь.) «Нет, это что-то вроде мухи, а я имел в виду тех, из которых делают ювелирные украшения, больших голубянок». Бедняга полагал, что он в Бразилии.
L’Express. 1975. June 30 – Juillet 6.
Вовсе я не знаменитый писатель. Лолита была знаменитой маленькой девочкой. Знаете, что такое быть знаменитым писателем в Монтре? На улице к вам подходит американка и восклицает: «Господин Маламуд! Я вас везде узнáю!».
People. 1975. March 17, р. 63.
Сто лет английской истории
в труде столь же ученом, сколь и своевременном
Примечательная особенность «Живых картин Англии (1840–1940)» Артура Брайанта («Harper», $3,50) состоит не столько в мыслях автора, сколько в его умении усваивать, отбирать и преподносить познавательные сведения. Читатель пропускает очевидные обобщения, любуется яркими подробностями, а затем обдумывает прочитанное.
И вовсе не обязательно, чтобы своевременная книга была написана наспех: прекрасно документированную работу г-на Брайанта не обвинишь в отсутствии научной глубины или угодничестве перед современной политикой. Правда, его литературный стиль тяготеет к «стальным коням» и «железной руке», а такие изящные обороты, как «ведущий юмористический журнал Англии» – после того как автор неоднократно ссылался на «Панч», – это распространенные грешки против оригинальности; однако длинноты и шаблонные фразы кажутся лишь незначительными дефектами, когда рассматриваешь красочную картинку, которую под надзором талантливого автора образуют мозаичные фрагменты цитат и аллюзий.
Безусловно, самую сочную часть этого тома составляют главы, посвященные 1840–1850-м годам. Г-н Брайант наконец выявил двойственную природу Англии XIX столетия, контраст между кошмарной грязью старого фабричного городка и философией высокообразованных джентльменов, чья приверженность принципам свободы и нравственного самоусовершенствования благоприятствовала социальной несправедливости. «Неимущие, – как пишет автор, – были предоставлены приходским советам и Провидению». Сказочный народец – скорее уроды и вредоносные твари, чем люди – надрывался под землей, в то время как независимые ученые, грея ноги на каминной решетке, читали Платона в тиши кабинетов, а «лондонские камердинеры, удобно устроившись в огромных креслах, пили пиво из высоких дымящихся кружек – живое свидетельство того, что господа пребывают за границей».
Хотя «двойственнная природа» присуща и другим цивилизациям, ее британская разновидность была отмечена неповторимым национальным темпераментом. Автор не прибегает к историческим параллелям, и, поистине, сравнительный анализ вряд ли оказался бы удачным без составления сопутствующих томов, посвященных истории других стран в рассматриваемый период; тем не менее автор мог бы воздержаться от категоричных суждений, вроде того, что во время Крымской войны в России, дескать, «не существовало общественного мнения». Между прочим, неполным представляется и описание осады Севастополя: если уж оккупанты были все как один герои, наверное, следовало упомянуть и осажденных – почти безоружных мужиков, удерживавших город в течение целого года.
Эра реформ
Эра реформ и процветания, выставка 1851 года (с деревьями, увенчанными гроздьями бойких уличных мальчишек, которых не мог согнать ни один полисмен), развитие железных дорог, Дизраэли, колониальная экспансия и, наконец, Первая мировая война щедро проиллюстрированы в книге свидетельствами современников – в графике, прозе и поэзии – хотя по мере приближения к нашему времени краски немного тускнеют, а портреты великих людей Британии приобретают все более символичные черты; что ж, это обычный оптический обман в стране чудес Клио, как мог бы выразиться г-н Брайант. В целом автор, не закрывая глаза на многочисленные ошибки английских правительственных кабинетов, подчеркивает замечательную способность британцев наверстывать упущенное в последнее мгновение перед кажущейся неминуемой катастрофой. Врожденное чувство свободы всегда отличало эту привлекательную нацию, и задумываясь о путях и судьбах некоторых других европейских держав, невольно прощаешь Киплингу его спесь, а Колоссу Родосскому – глиняные ноги.
На дорогах к Монсу, на Марне и на Сомме, в огне Пашендейла, в Дюнкерке и в ревущем звездном небе над Ла-Маншем национальный характер британцев оказался важнее лучших законов, написанных лучшими из людей. И (возвращаясь в наши дни) невозможно не применить к современной политической ситуации те стишки, что цитирует г-н Брайант, – приветствие, которое журнал «Панч» адресовал Соединенным Штатам в середине прошлого века (когда даже Франция стала добровольной жертвой деспотии):
Oh Jonathan! Dear Jonathan!
A wretched world we see.
There’s a scarce freeman in it now
excepting you and me
[74].
Интервью Алену Роб-Грийе и журналу «Ар»
В то время как «Лолита» совершает кругосветное путешествие, энтомолог Набоков и агроном Роб-Грийе разменивают пешки на шахматной доске литературы
«Équivoquer», согласно словарю Литтре: «выражаться двусмысленно». И, согласно тому же автору, «équivoque» означает «то, что можно истолковать по-разному». Так и с книгами и суждениями Владимира Набокова. Их нужно уметь толковать.
Перед вами ответы автора «Лолиты» на вопросы журналистов «Ар», которые мы задали ему во время встречи в редакции. К нашей беседе присоединился Ален Роб-Грийе, совсем недавно опубликовавший роман «В лабиринте», книгу, заинтересовавшую Набокова.
– Как вам пришла мысль написать «Лолиту»?
– Не помню. Знаю только, что то была некая задача, которую мне хотелось решить, найти ей экономное и элегантное решение, как в шахматных этюдах, где необходимо следовать определенным правилам. Эта задача оказалась не из простых: требовалось найти идею, персонажей, также и вдохновение, некий «легкий озноб». И, как я объяснил в конце своей книги, этот легкий озноб пришел ко мне, когда я прочел где-то, кажется, в «Пари суар», году в 39-м, рассказ о несчастной обезьянке, которой дали карандаши, и она, сидя в клетке, принялась рисовать; и первое, что нарисовала маленькая пленница, были прутья ее клетки. Из этого родилась идея о человеке в плену страсти. Возможно, это и стало началом книги. Я стал писать рассказ по-русски, но ничего не вышло. Там были маленькие француженки, которые, на мой взгляд, были не слишком французскими, ведь я не был знаком с французскими девочками. Потом я об этом забыл, и идея книги вернулась ко мне только в Америке.
