– Спустя много лет?
– Да. Беременность затянулась: мне потребовалось шесть или семь лет с перерывами.
– Стало быть, вам захотелось решить шахматную задачу в масштабе литературы?
– Да.
Роб-Грийе: Вы ведь уже решали такую задачку водной из ранних книг. Там шла речь о сумасшедшем, выбросившемся из окна. В той книге, помнится, разыгрывалась удивительная шахматная партия.
– Она называлась «La сourse du fou»
[75] («Ход слоном»). Это своего рода каламбур, так как слово «course» служило раньше для обозначения ходов шахматных фигур, ну а «fou»…
[76]
Роб-Грийе: Авы играете в шахматы?
– Да. А еще я сочиняю шахматные задачи, а это не то же самое, что играть в шахматы.
– Создавая «Лолиту», вы ожидали такого скандального успеха книги?
– О скандале я не думал. Мне казалось, что книгу будет сложно опубликовать. Я думал, что выйдет несколько экземпляров, которые я раздам друзьям, знакомым эрудитам, вот и все. Издание было связано с большими трудностями. Наконец книга увидела свет здесь, в Париже – в 1955-м ее опубликовала «Олимпия». Потом уже появилось множество американских авторов, которые пожелали ее перевести, и мне оставалось только выбирать издателя, что всегда очень приятно.
– Читаете ли вы критические отзывы на вашу книгу? Какие из них особенно вас удивили и заинтересовали?
Роб-Грийе: Вопрос можно сформулировать и по-другому: все критики, писавшие о книге, пространно пересказывали ее содержание, однако никто не обратил внимания на то, как она написана.
– Читая критику, следует пропускать повествовательную часть и переходить прямо к выводам. Если же в критической работе таковых не содержится, то все забывается, потому что, по правде говоря, рассказать историю ты можешь и лучше рецензента. Все же были хорошие работы, в которых говорилось о романтизме книги. Как и в случае с вашей книгой, «Ревность». Это самый прекрасный роман о любви со времен Пруста.
Роб-Грийе: Об этом тоже мало кто говорит. С моей книгой произошло нечто противоположное вашему случаю. В «Лолите» во Франции видят главным образом сюжет. В «Ревности» сюжета не находят вовсе, обращают внимание только на то, как книга написана. Тогда как, говоря о «Лолите», следовало бы отметить хотя бы наиболее очевидные особенности, например то, что повествование ведется то от первого, то от третьего лица, причем зачастую в одной и той же фразе – на протяжении всего романа это создает необычайно любопытный эффект. Ведь это и одна из главных тем книги: раздвоение героя.
– Как бы вы могли очертить географию откликов, которые «Лолита» вызвала в мире?
– Это было бы очень интересно. К примеру, в Японии книгу выпустили в красивой обложке, на которой изображена молодая женщина, блондинка, с округлой грудью и несколько раскосыми глазами. Так сказать, Лолита Монро. У японцев очень забавный взгляд на вещи.
Книга вышла и в Индии, и в Турции. Там сочли, что не стоит поднимать столько шума из-за вещей, которые представляются такими нормальными, такими естественными. Вот вам другая точка зрения.
В Швеции тираж книги сожгли. Я не читаю по-шведски, но каждый русский может смешать щепотку немецкого с щепоткой русского и разобрать шведский текст; моя жена взялась за эту работу, так как мы были удивлены, что книга такая тонкая; совсем маленькая книжка, плоская, как канцелярская кнопка. И что же? Оказалось, что они оставили только самые игривые эпизоды и избавились от всего остального. Почти как у де Сада, правда?
– Должно быть, каждая из ваших книг – это в некотором роде решение задачи из области литературных шахмат?
– Вероятно. Это более или менее сознательный выбор, и мне кажется, что это относится и к Роб-Грийе.
Роб-Грийе: Всегда. Забавно, что вы об этом упомянули, потому что обычно меня за это упрекают. Все толкуют о форме и содержании.
– Кто из персонажей «Лолиты» наиболее вам симпатичен?
– Лолита. Именно к ней должен проникнуться дружелюбием хороший читатель. Американские читатели в основном видят в ней несносную девчонку, но все же их жалость вызывает не кто иной, как Лолита. Это довольно трогательно.
– Кто же испытывает истинную страсть – ваш герой или Лолита?
– О страсти бедной Лолиты нам известно совсем немного, но именно моего героя обуревает чувственное пламя, буря эмоций, а потом, в конце, это уже любовь – любовь, скажем так, человеческая и божественная. Мой герой отрекается от своей страсти, но, хотя Лолита уже не нимфетка, теперь она – любовь его жизни.
– Можно ли сказать, что среди писателей в Соединенных Штатах вы стоите особняком?
– Иногда я слышу далекое эхо, слабые отзвуки Набокова, но редко. Это трудно признавать, но я не создал школы.
Роб-Грийе: Представьте себе, я тоже!
– Правда ли, что, сочиняя, вы многое черпаете из своей памяти, которая, говорят, превосходна?
– Да, но не во всем. Моя память очень цепкая в отношении игры света, предметов и сочетаний предметов… К примеру, на станции стоит поезд, я смотрю в окно и там, на перроне, вижу камушек, вишневую косточку, обрывок фольги – я вижу их во взаимном расположении так ясно, что кажется, будто они не изгладятся из моей памяти никогда. И все так просто забывается: забываешь даже, как на это смотрел. Но как все это вспомнить? Наверное, связав с чем-то другим.
Роб-Грийе: Помните дневник Кафки, заметки о поездке в Райхенберг, где он пишет лишь о подобных вещах? «Я увидел человека, чуть подавшегося вперед, перед ним стоял стакан», или же: «Рядом с дверью лежал камень». Он только это и замечает. Так любопытно.
– Это и хочется вызывать в памяти, своеобразные ориентиры. Мне кажется, это один тип людей, а есть еще другие, те, кто любит «большие идеи».
– Какую из своих книг вы считаете лучшей?
– Есть три книги, которые я бы поставил рядом: «Лолита», наверное, лучшее из того, что я написал. Есть еще роман под названием «Дар». И еще один, «Приглашение на казнь». Эта книга только что вышла в Англии. Я написал ее по-русски, в тридцать лет.
– Вы пишете регулярно?
– Нет.
– Вы придерживаетесь определенного распорядка в работе?
– Нет. Я пишу в кровати, я пишу на «справочных карточках».
– Вы пишете и по-английски, и по-французски?
– По-английски. По-французски я написал только несколько коротких вещей.
Добрый человек мсье Набоков. Интервью Анн Герен
Отец Лолиты оставляет нимфеток ради Пушкина и Роб-Грийе
