– Как-то это не соответствует всему прочему неоклассицизму. – Питер взмахнул рукой, показывая на обои. – Может быть, какая-нибудь леди Линтон увлекалась павлинами.
Стены покрывали обои в китайском стиле, теперь уже истрепавшиеся, выцветшие в местах, куда чаще падало солнце, более темные за дверью в главный вестибюль и вокруг бывшего камина. Пагоды, цветы, птицы, вручную нарисованные на шелке. Павлины в окружении цветочных гирлянд и апельсинов с ямочками на боках.
– Кто же мог так с ними поступить? – ужаснулась я.
– Поступить? Что вы имеете в виду?
– Кто-то вырезал им глаза.
– Бог ты мой, – произнес Питер, озираясь. – Я и не заметил. Кто-то это проделал со всеми.
Каждого из нарисованных павлинов ослепили, каждый круглый глаз удалили острым лезвием. Мы бродили от стены к стене, дотрагиваясь до изуродованных птиц, вслух недоумевая, кому могло хватить злобности для того, чтобы не полениться притащить стремянку и вырезать глаза даже у тех, которые были изображены под самым потолком.
– Не желаете сократить нашу экскурсию? – спросил Питер. – Остальное можно осмотреть в другой день.
Зрелище было неприятное, но мне хотелось идти дальше. Через следующую дверь он провел меня в смежную комнату, тоже пустую, а потом в две другие. Он везде открывал жалюзи.
– Музыкальный зал, – провозгласил он, стремительно шагая по голым половицам.
За дверцей, таящейся у задней стены, оказался коридор с низким потолком, расположенный под промежуточной площадкой парадной лестницы. Этот коридор, темный и полный паутины, выходил через похожую дверцу в обеденный зал, с остатками еще одного сводчатого потолка. В углу Питер распахнул буфет и показал мне шахту кухонного лифта.
– Я читала, что за столом здесь могло усесться сорок персон, – сообщила я. – Видимо, короли, принцессы и кинозвезды.
Подойдя к камину, Питер пошатал мраморную плитку облицовки.
– Моя работа была бы гораздо легче, если бы они лучше заботились об этом доме.
– А представляете, сколько труда требовалось, чтобы постоянно доставлять пищу, стелить постели, следить, чтобы в каминах горел огонь? – сказала я.
Он приложил ухо к стене:
– По-моему, тут все заражено пестрым точильщиком. Не слышали, как эти злодеи пощелкивают в стенах по ночам? Иногда я из-за этого шума уснуть не могу.
– Готовясь приехать сюда, я нашла список обитателей Линтонса. – Я прошла к окну, выходящему на подъездную аллею, и потерла грязное пятно на стекле. – Двадцать четыре человека: горничных, дворецких и кухарок – чтобы содержать в порядке дом, где живут пятеро аристократов. Как вы думаете, они все набивались в чердачные комнаты? Марта и Эдит вставали первыми, чтобы вычистить каминные решетки. Джейн шла на кухню согреть на плите молоко для детских бутылочек. Через несколько лет дослужилась до горничной. Надеялась, что Стивен Хиппс, младший дворецкий, сумеет скопить достаточно деньжат, чтобы сделать ей предложение.
Я взглянула на Питера, но он только пожал плечами, явно не желая поддерживать этот разговор. Он открыл еще одну дверь, и я потянулась за ним в коридор, а оттуда – в кабинет. Письменного стола не было, но одну стену по-прежнему занимали полки, а в углу стоял металлический шкаф для документов. Ящики из него кто-то вынул и составил друг на друга рядом.
Все-таки я снова заговорила:
– Когда вы в первый раз пришли наверх, на чердак, вы сказали, что там когда-то жил старый слуга. Дворецкий или нянька.
– Вот как? – рассеянно произнес Питер.
Он вынимал из ящика пожелтевшие листы, бегло проглядывал и выпускал из рук. Пока один документ планировал на пол, он уже брал другой.
– И викарий тоже говорил про кого-то из старой прислуги. Вы не знаете, кто это был?
Он замер, запустив руку в ящик.
– Понятия не имею. Я просто предположил. Кто-то ведь позаботился устроить там ванную. А почему вы спрашиваете?
– А-а, – отозвалась я, – просто интересно, кто жил в этих комнатах до меня. Не важно.
Я видела, что он пытается понять, не обнаружила ли я что-нибудь интересное. Но я совершенно не собиралась рассказывать ему про дырку в полу.
Он отказался от дальнейшего изучения ящиков металлического шкафа, и мы двинулись дальше. Мы заглядывали во встроенные буфеты, сделанные для экономок и горничных, но на полках ничего не было, кроме пыли да пауков. Мы посетили курительную – во всяком случае, так ее назвал Питер, хоть я и не понимала, откуда он это знает. Мы миновали единственный ватерклозет на весь первый этаж. Мы ненадолго остановились в бильярдной, где он показал мне граффити: бомбардировщики и бомбы, свастики, грудастые бабы, вырезанные на оконных рамах и штукатурке. Он старался побыстрее провести меня мимо надписей «Кончай сволочей», «Черчилль – вонючка», «Фрицы, сучьи гадины, трахай всех их в задницу». Неточная рифма заставила меня улыбнуться, и я не стала ему говорить, что в моей жизни было время, когда я, живя с матерью, нарочно ходила в общественные туалеты Кингс-Кросс, чтобы испытать шок, ту жизненную искру, которая электрическим разрядом проходила сквозь меня, когда я читала написанное там на стенах. После бильярдной мы оказались в библиотеке, описав почти полный круг.
Там он открыл жалюзи и французские окна, выходящие на портик и террасу, и я вспомнила, как мы совсем недавно сидели там и в тени, и на солнце – и я совершенно не знала, что за этими стеклянными дверями прячется библиотека.
Снаружи почти совсем стемнело, и в углах комнаты стоял мрак. Две стены от пола до потолка были уставлены книгами, а на полу лежало еще больше – с изломанными переплетами, с вырванными листами. Когда через открытые двери подуло ветерком, страницы на полу с сухим шелестом приподнялись и опали. Чуть выше, чем мог бы дотянуться человек с поднятыми руками, зал опоясывал узкий балкон с железной оградой. На него можно было подняться по винтовой лестнице.
– Добро пожаловать в библиотеку, – произнес Питер. – Архитектурный отдел вон там, наверху. – Он кивнул в сторону балкона. – Но там небезопасно. – Он указал на часть стены с прогнувшимися полками, с которых попа́дали разбухшие от сырости книги. – Скорее всего, сюда проник дождь еще до того, как починили крышу. Я поднимался на балкон, но многие винты, на которых держится эта металлическая конструкция, проржавели. Попробую потом как-то это подпереть и укрепить.
– Тут замечательно, – сказала я.
Мне бы хотелось, чтобы эту комнату сохранили такой, какой она мне предстала (как сохраняли в неизменном виде Сатис-хаус
[21]), со всей пылью и пауками, с плесенью, с приостановленным губительным действием воды, сухой гнили и точильщика, но без всяких улучшений и усовершенствований. И чтобы мы с Питером тоже помедлили в этой комнате еще до того, как каждый из нас узнает о другом слишком много. Еще до того, как все случится. Позже я жаждала аккуратности и порядка. Но не в тот вечер.
