Мой информатор не должен был видеть плакаты. Они находились не в его стране. Он не должен был мне об этом рассказывать. Он сделал меня сообщником. В Бешеле эти сведения были словно аллерген – одна мысль о том, что они у меня в голове, причиняла мне боль. Я замешан в преступлении. Уже ничего не изменишь. (Возможно, потому, что я уже напился, мне не пришла в голову мысль о том, что у него не было необходимости рассказывать мне, как он узнал об этом, и что у него должны были быть причины это сделать.)
* * *
Я не сжег и не порвал заметки, сделанные по ходу того разговора, но у кого не возникло бы искушение так поступить? Конечно, я бы так не сделал, но… Поздно ночью я сидел за кухонным столом, разложив их перед собой, и время от времени писал поверх них «черт/черт». Я включил музыку: «Little Miss Train», дуэт Вэна Моррисона и Коирсы Яков («бешельской Умм Кульсум», как ее называли). Запись была сделана в ходе его турне 1987 года. Я выпил еще и положил рядом со своими заметками фотографии Марии-Фуланы, неизвестной иностранной проломщицы.
Никто ее не знал. Возможно (господи помилуй!), по-настоящему она вообще не была в Бешеле – хотя Покост и был сплошной территорией. Ее могли туда притащить. И то, что подростки ее нашли, и все это расследование в целом тоже могло быть проломом. Мне не следует компрометировать себя, продвигая эту версию. Возможно, просто нужно отказаться расследовать дело, и пусть она гниет себе. На минуту я притворился, что могу так сделать. Это был эскапизм чистой воды. Нет, я сделаю свою работу, даже если при этом нарушу какие-то правила. Этого требовал экзистенциальный закон, гораздо более основополагающий, чем все те, за соблюдением которых я следил по долгу службы.
В детстве мы часто играли в Пролом. Я не особо любил эту игру, но в свой черед все равно крался, осторожно переступая через нарисованные мелом линии, а мои друзья гнались за мной, корча жуткие гримасы и изогнув руки, словно у них лапы с когтями. А когда наступала моя очередь, я гонялся за ними. Еще мы любили выкапывать из земли палки и камни и заявлять о том, что нашли волшебный бешельский магнит, а также играть в гибрид салок и пряток под названием «Охота на отступника».
Какой бы жуткой ни была теология, у нее найдутся приверженцы. В Бешеле есть секта, которая поклоняется Пролому. Люди возмущаются этому, но ее существование никого не удивляет, особенно если учесть, какие силы замешаны в данной истории. Секта не запрещена законом, хотя и мысли о природе ее религии заставляют всех нервничать. Ее часто показывают в телепередачах, посвященных разным сенсациям.
В три часа ночи я был пьян, а спать мне совершенно не хотелось. Я смотрел на улицы Бешеля (и более того – на пересечение). Я слышал лай собак и вой тощих уличных волков. Стол был завален бумагами – аргументами «за» и «против» в споре, словно этот вопрос еще был открыт. На лице Фуланы-Марии и на незаконных записях «черт/черт/черт» виднелись круги от рюмки.
Я часто страдал от бессонницы. Если Сариска или Бисайя посреди ночи сонно шли из спальни в туалет, то уже не удивлялись, увидев, как я читаю за кухонным столом и жую жвачку (чтобы снова не начать курить, я жевал ее так много, что у меня появлялись язвочки от сахара). И не удивлялись тому, что я смотрю на ночной город и (неизбежно не-видя, но ощущая его свет – на другой город).
Сариска однажды посмеялась надо мной за это.
– Посмотри на себя, – ласково сказала она. – Сидишь тут, как сова. Меланхолическая горгулья. Дурилка сахарная. То, что сейчас ночь, то, что где-то горит свет, не означает, что на тебя снизойдет озарение.
Сейчас ее рядом не было, она не могла подшутить надо мной, а я нуждался в озарении, пусть даже ложном, и поэтому продолжал смотреть в окно.
Над облаками летели самолеты. Шпили соборов освещал свет стеклянных небоскребов. Изогнутые, похожие на полумесяц дома по ту сторону границы. Я включил компьютер и решил поискать кое-что в Сети, но связь у меня была только по телефонной линии, медленная, так что я бросил это дело.
– Подробности позже. – Кажется, я сказал это вслух. Я сделал еще кое-какие пометки. И в конце концов позвонил по рабочему номеру Корви.
– Лизбет, у меня есть одна мысль. – Когда я вру, то инстинктивно начинаю тараторить. Поэтому я заставил себя говорить медленно, расслабленно. С другой стороны, Корви не была дурой. – Уже поздно. Я оставляю тебе это сообщение, потому что завтра, скорее всего, не приду. Поездки по улицам ничего нам не дали, так что очевидно, что все не так, как нам казалось – иначе кто-то бы ее узнал. Мы разослали фотографию во все участки, так что если она проститутка и работала на чужом участке, то, может быть, нам повезет. Но я тем временем хотел бы рассмотреть еще пару версий. Я думаю так: она в чужом районе, ситуация странная, никакой обратной связи мы не получаем. Я говорил со своим знакомым из отдела по борьбе с инакомыслящими, и, по его словам, те, за кем он следит – нацисты, красные, объединители, – действуют очень скрытно. В общем, я поразмыслил о том, какие люди стали бы скрывать свою личность, и, пока у нас есть время, мне бы хотелось немного с этим поработать. Я вот что подумал… так, погоди, я взгляну на свои записи… Начать можно с объединителей. Загляни в отдел, который занимается этими психами. Узнай адреса, отделения – мне мало что о них известно. Обратись к Шенвою. Скажи ему, что работаешь на меня. Обойди всех, кого сможешь, покажи фотографии, посмотри, не узнает ли ее кто-нибудь. Они, конечно, будут вести себя странно, им не понравится твое присутствие. Но постарайся чего-нибудь добиться. Повторяю: меня в офисе не будет. Звони на мобильник. Ладно, поговорим завтра. Все, пока.
– Это было ужасно. – Кажется, это я тоже сказал вслух.
Затем я позвонил Таскин Черуш из нашего административного отдела. Я запомнил ее номер три-четыре дела назад, когда она помогла мне преодолеть бюрократические барьеры. С тех пор я поддерживал с ней связь. Она была великолепным специалистом.
– Таскин, это Тиадор Борлу. Пожалуйста, позвони мне на мобильник завтра или когда будет время и скажи, что нужно сделать, если я собираюсь представить дело в Надзорный комитет. Если я захочу скинуть дело на Пролом. Чисто гипотетическая ситуация. – Я поморщился и хохотнул. – Никому ни слова, ладно? Спасибо, Таск. Сообщи, что мне нужно делать, а если есть полезная инсайдерская инфа, то выдай и ее тоже. Спасибо.
Сведения, которые передал мне мой никудышный агент, особых вопросов не вызывали. Отдельные фразы я записал и подчеркнул.
тот же язык
признавать власть – не
обе стороны города
То, что он мне позвонил, – это было логично. Как и то, что это преступление и то, что он видел, не остановило его, в отличие от остальных. Он поступил так, потому что боялся того, что означала для него смерть Марии-Фуланы. Он сообщил мне о том, что его сообщники в Бешеле, скорее всего, видели Марию и что она не уважала границы. Если какая-то группа смутьянов в Бешеле и могла совершить данный вид преступления и нарушить данное табу, то это мой агент и его товарищи. Они, очевидно, были объединителями.
