– Господин комиссар? Я не понимаю…
– Ну да, инспектор. Кто из нас способен это понять? Кто из нас, простых смертных, получил дар понимания? Вы продолжаете вести дело. – Он развернул какое-то письмо и помахал им передо мной. Я увидел марки и тисненые символы над текстом. – Весточка из Надзорного комитета. Их официальный ответ. Вы же помните про эту маленькую формальность? Так вот, они не собираются передавать дело Махалии Джири. Они отказываются призвать Пролом.
Я резко откинулся на спинку стула.
– Что? Что? Какого дьявола?..
– Нисему от лица комитета сообщает нам, что они изучили представленные доказательства и пришли к выводу, что их недостаточно, чтобы утверждать о наличии пролома, – бесстрастно сказал он.
– Брехня. – Я встал. – Господин комиссар, вы видели мое досье, вы знаете, что я им передал, вы знаете, что это точно пролом. Что они сказали? Какие привели доводы? Там указано, кто за что голосовал? Кто подписал письмо?
– Они не обязаны называть причины. – Он покачал головой и с отвращением посмотрел на письмо, которое держал кончиками пальцев, словно щипцами.
– Черт побери. Кто-то пытается… Это просто нелепо. Нам нужно призвать Пролом. Только они могут… Как я должен все это расследовать? Я же просто бешельский коп. Тут творится какая-то херня.
– Ладно, Борлу. Как я уже сказал, они не обязаны называть причины, но они, несомненно, предполагали, что мы вежливо выразим изумление, и поэтому прислали записку – и приложение. Судя по этой написанной надменным языком записочке, проблема не в твоей презентации. Можете утешать себя фактом, что, как бы неуклюже вы ни действовали, вы более или менее убедили их, что это случай пролома. Но, как они утверждают, в ходе их «стандартного расследования», – его пальцы, жестом обозначающие кавычки, были похожи на когти птиц, – обнаружилась дополнительная информация. А именно…
Он постучал по одному из писем или какому-то хламу на столе, бросил его мне. Видеокассета. Он указал на телевизор с видеомагнитофоном, стоявший в углу кабинета. Появилось изображение – скверное, цвета сепии, с крапинками помех. Звука не было. По диагонали экрана ползли машины – не плотное, но постоянное движение. В верхней части картинки, между колоннами и стенами домов – метка даты/времени.
– Что я должен увидеть? – С датой я уже разобрался: ночь, пара недель назад. Ночь, предшествовавшая тому дню, когда нашли тело Махалии Джири. – Что я должен увидеть?
Немногочисленные автомобили ускорились, задергались. Гэдлем яростно махал рукой, управляя записью с помощью пульта, словно дирижерской палочкой. Он промотал несколько минут.
– Где все это снято? Картинка – отстой.
– Она гораздо менее отстойная, чем наши, а это главное. Ну вот, – сказал он. – Глубокая ночь. Где мы, Борлу? Исследуйте, следователь. Смотрите справа.
Проехала красная машина, серая, старый грузовик, а затем… «Привет! Вуаля!» – крикнул Гэдлем… грязный белый фургон. Он прополз из правого нижнего угла картинки в левый верхний, остановился – вероятно, повинуясь невидимому светофору – и исчез за границами экрана.
Я вопросительно посмотрел на Гэдлема.
– Обратите внимание на пятна, – сказал он. Он ускорил воспроизведение, снова заставляя машинки плясать. – Тут они нас немного уделали. Прошел час с небольшим. Привет! – Он нажал воспроизведение, и одна, две, три машины, а затем белый фургон – наверное, тот же самый – снова появились. На этот раз фургон двигался в противоположном направлении. В кадр камеры попал его передний номер.
Он проехал слишком быстро, и я не успел его разглядеть. Я нажал кнопки на встроенном в телевизор видеомагнитофоне, поместил фургон снова в кадр, затем сдвинул его на несколько метров вперед и поставил запись на паузу. Это вам не DVD – остановленная картинка была загажена силуэтами и прочим мусором. Фургон не застыл на месте, но дрожал, переходя из одной точки в другую, словно потревоженный электрон. Я не мог четко разглядеть номер, но те знаки, которые я видел, допускали только пару толкований – «ве» или «бе», «шек» или «хо», 7 или 1, и так далее. Я вытащил свою записную книжку и стал ее листать.
– Вот он, – пробурчал Гэдлем. – Он на что-то наткнулся. Он что-то выяснил, дамы и господа. – Пролистав назад страницы и дни, я остановился. – Лампочка. Я вижу ее. Она силится пролить свет на ситуацию…
– Твою мать, – сказал я.
– Вот именно – «твою мать».
– Это… Это фургон Хуруща.
– Это, как вы сказали, фургон Микаэля Хуруща.
Фургон, в который положили тело Махалии и из которого его выбросили. Я посмотрел на время на картинке. Когда фургон был на экране, в нем почти наверняка лежала мертвая Махалия.
– Господи. Кто это нашел? Что это? – спросил я. Гэдлем вздохнул и потер глаза. – Стойте, стойте, – я поднял руку и посмотрел на письмо из Надзорного комитета, которым обмахивался Гэдлем. – Это угол Копулы-Холла. Проклятье. Это Копула-Холл. А это фургон Хуруща, который выезжает из Бешеля в Уль-Кому и возвращается. Законным образом.
– Динь, – сказал Гэдлем, словно уставший колокольчик в игровом шоу. – Дин-динь, черт побери, динь.
* * *
Нам сообщили, что данная ночная запись была изучена в ходе расследования, связанного с призывом Пролома, – расследования, к которому я обещал Гэдлему вернуться. Такое объяснение меня не убедило. Этот случай пролома выглядел настолько очевидным, что ни у кого не было причин внимательно просматривать многочасовые пленки. И, кроме того, старые камеры в бешельской части Копула-Холла не давали достаточно четкую картинку, по которой можно идентифицировать фургон, – эта запись была сделана снаружи, камерой службы безопасности банка, которую конфисковал какой-то дознаватель.
Нам сообщили, что с помощью фотографий, предоставленных инспектором Борлу и его группой, было установлено, что тело погибшей перевезли на одном из автомобилей, который проехал через официальный контрольно-пропускной пункт в Копула-Холле из Бешеля в Уль-Кому и обратно. Следовательно, хотя было совершено чудовищное преступление и его нужно срочно расследовать, транспортировка трупа с места убийства, которое, вероятно, находилось в Уль-Коме, к месту, где тело выбросили в Бешеле, на самом деле не связано с проломом. Переход из одного города в другой был совершен по закону. Поэтому никаких оснований призывать Пролом нет.
Именно такие юридические ситуации закономерно приводят иностранцев в замешательство. Контрабанда, например, постоянно говорят они. Контрабанда – это же пролом, да? Типичный случай пролома, да? Но нет.
Пролом обладает возможностями, которые мы с трудом можем представить, но его круг задач очерчен с предельной четкостью. Это не сам переход из одного города в другой, даже с контрабандой: это способ перехода. Выбросите кошку, кокаин или оружие из окна, выходящего на задний двор в Бешеле, пересекающийся с садом в Уль-Коме, где ваш агент их подберет, – это пролом, и Пролом вас заберет. И это все равно будет пролом, даже если вы бросаете хлеб или птичьи перья. А если вы похитите ядерное оружие и тайно провезете его через Копула-Холл – но при этом пересечете саму границу официально, через официальный контрольно-пропускной путь, где сходятся два города? При этом вы совершите много преступлений, но пролом не в их числе.
