– Вы играете в Мертвеца? – Это его приглашал иронически улыбавшийся ирландец. Натрий мигал. Комнату темнил поглощающий круг мрака.
– Напротив, – успокоительно отвечал Хоррор. Он выложил черную карту лицом вверх. – Бритва Оккэма – Entia non sunt multiplicanda.
Уильям Джойс свои карты держал вялым веером. Он сложил две из колоды и оставил их достоинствами вверх на хромовом столике.
– Висящая Луна в сопоставленье с Конем и Задней Лукой. – В голосе лорда Хо-Хо слышался след провинциального ирландского выговора; он истаивал от него, мягкий и мелодичный.
Словно бы отдавая на храненье предмет глубочайшей ценности, Хоррор разместил на столе костяную свою руку, мимоходом перебирая во мраке три карты. По обычаю игры Хоррор называл их по именам.
– Корявая Крыса, Мыльная Луна и Сумма Ничто.
Слева от Хоррора в шварце шевельнулись мрачные фигуры.
Звякнули злокрючки и бубенцешляпки. Именно в сей миг воздух в помещенье сжался, и на сидевших в нем людей опал тихий стон.
Хоррор перетянул тонкую сигарету в угол своих жестоких уст, удовлетворившись, что игра теперь – его.
– Через вашу голову, я полагаю, сквозь ваше тело распадается ваша душа.
– Женитьба. – Лицо ирландца ничего не выражало. – Первый поцелуй за день.
– Моя рука вступает в вашу. – Хоррор услышал глухой удар боя его сердца и ритмичный скрежет крутящегося шара. Здесь, подземном этом склепе, проходя сквозь недра земли, вид и звук были приглушены, косвенны, гасящи. – Все ровно так, как оно есть.
– За исключеньем биологического спорта. – Джойс снял широкополую шляпу и пару очков на ленточке. Хоррору он улыбнулся. – Ползучая плоть по чистой Земле.
– Когда я впервые поехал в Атланту, – размышлял Хоррор, – повсюду стройки. – Он вытянул длинные ноги. На нем были одноцветные защитные брюки от Кэтрин Хэмнетт. В их подкладку была вшита дюжина «против-лучей» «Серебряная рыбка». – Вздымая красную глину Джорджии, возносились зданья там, где даже еще не проложили шоссе. Несмолкаемый грохот отбойных молотков и рев пневматики. Танцы песконасосов. – Он умолк.
Его пробило невротическою дрожью.
Запах – обезьян и роз – Junculiaii или Japasima – вполз в Хоррора, а также нечто, предполагавшее Торжественную Обедню… благовонья, хористы поют вечерню. Воспоминанье детства. Пиэрпойнт, презренный вешатель… двигался в тенях позади. Он производил впечатленье фигуры могучей, прямо гигант, подползающий сквозь мрак к их столу.
– Знаете, в чем ваша беда, Уилли? – Возбужденье выказывал лишь безумнотрепет приспущенных век Хоррора.
– Я уверен, вы мне сейчас сообщите.
Лорд показал ему раскрытые ладони.
– Вы сопротивлялись системе не в то время.
– Так просто? – На черной рубашке ирландца возникли кислотные отложенья Хорророва банка спермы – белые, как забагренный тунец на пляже в лунном свете.
По руке Хоррора скатилась красная вишенка.
– Научитесь. – Кулак его сжался, и он быстро закинул вишенку в рот.
– Когда я вещал по «Радио Reichsrundfunk», – сказал Джойс, – правительства прислушивались.
– Когда я вещал по «Радио Reichsrundfunk»… – непринужденно передразнил его Хоррор, – меня слушали Алан Фрид и Элвис Аарон Пресли.
– Королевна говорила, у вас сарковый язычок. – Хо-Хо собрал со стола карты и сунул в карман брюк.
– А я всегда полагал, что сие рек Джеймз. – Хоррор говорил отвлеченно. Таковы были крохотные приращенья жизни. Он скорбел по истине истории. Новый мир изобретал собственные мифологии. И тигель Америки отнюдь не Нью-Йорк, а Нью-Орлинз. Такая странная смесь печали, отчаянья и возбужденья. Хотя Нью-Орлинз – едва ли вообще Америка… скорее похож на Марсель.
Хоррор припомнил свое заданье с агентом Энотрисом Джонсоном. Они проникли в Город Полумесяца на заре на борту туристского колесного парохода. Энотрис дал крупную промашку, убил Козимо Матассу на берегах бурой полуразлившейся Миссиссиппи.
То был вечер, когда он в итоге обнаружил «Настойку Опия Синее Пламя». Креол праздно сидел в кресле в садах имперского плантаторского особняка с белыми колоннами, располагавшегося в глубине, среди плакучих ив. От береговых бульваров озера Поншартрен Хоррор переместился на запад, протискиваясь трупным своим туловищем средь облеченных лианами дерев, что застили собою луну. В садах плантации плавали в вечернем воздухе гнусавые голоса, блямкающие гитары и госпельные распевы. Что они играли? Хоррор прижал к подбородку долгий свой бескровный палец. «Тюфяк на полу»… «Большой вождь»? Все ж это чисто академическое. Он нацелился на биенье ударного автомата, кое было звукоусиленными мыслительными процессами креола. С «Опийной Настойкой Синее Пламя» он разобрался быстро, перерезав два его горла зазубренною бритвой. Припадочным раком к небесам ползла и карабкалась кровь.
Энотриса в последний раз он видел в Альбукёрки, Нью-Мексико: в руке у него была банка «Бадвайзера», на дикарски прекрасном орлином индейском лице – загадочность.
Все мы части Гераклитова потока.
Старина Том Элиот определял британскую культуру в понятиях: «Финал кубка, собачьи бега, доска для дротиков, Уэнзлидейлский Сыр». Его раздумье прервалось учтивым покашливаньем.
Он посмотрел на Джойса и ровно проговорил:
– Его ищут регуляторы.
– Кто? – вздернул вопросительную бровь Джойс.
– Джоузи Уэйлз, – мимоходом ответил Хоррор. – Он был Бобби Дэззлером, и никаких сомнений!
– Пока его не шарахнуло еврейской молнией.
– Экзистенциальная тревога, Утя Моя, не подводит никогда, – пренебрежительно молвил Хоррор. Моллюски, кальмары, прилипалы плавали в пальмовидной акропоре. Голова тигровой акулы парила меж кружевными миниатюрными пагодами. Колониальные организмы. Морские зомби. Капли дождя размеров с полукроны. Ирландия, Милая Зеленая Земля, Sean-Bhean-Bhoch, Старуха Скорбей. Прекрасная Мод Гонн, пленившая сердце Ейца, облаченная в компенсатор пловучести, чтоб вечно оставалась заякоренной ко дну океана. Хоррор поскреб болячку. – Водою не пользуйтесь.
Густой ток крови нахлывом кинулся из мрака, и вздыбленные бритвы неслись по его волнам. Он вихрился вокруг стола к этим двоим намеренным змееньем, и Хоррор подумал, будто слышит в его субстанции одинокий свисток товарняка, низкий и скорбный, где-то на рельсах. Власы его взлизались дыбом.
– Романтическая Ирландия мертва и больше нет ее, она в могиле вместе с О’Лири. – Лицо его пересекла презрительная усмешка, сперма окутывала ему дреды мерзлыми звездокаплями. – А то, бля! От дохлых героев-феньев у меня ятые зубы сводит.
Хоррор придвинул стул ближе: пусть кровь льется алчным каскадом по столу ему на колени, промачивает его интимные места желанною охрой.
