– Я рыба старая. – По чертам его расползлась блаженная ухмылка. – Уж крюк-то распознаю, коль увижу. – Он преднамеренно опустил свой прогонистый торс, плоско прижав локти, и всем весом тела скользнул по столу в кровь. Голова его притопилась пониже. Под вздетыми бровями глаза Хоррора сверкали мрачной краснотою. Голос его осекся до угрюмой монотонности. – Элвис меня спросил: «Думаешь, я играю музыку Дьявола?» – Хоррор издал злобный хохоток. – Я ответил: «Черт, парнишка, ты сам Дьявол». – Из его прядей выпал полусгнивший абрикос и насадился на бритву. – Трать побольше доллара, – высказался Хоррор, в последнем спазме своем глотая полный рот крови. Брезгливо утер он уста. – Покупай апельсины, вот что надо.
Джойс посмотрел на простертого лорда. Видели б они его сейчас! Вот уж и впрямь гордость Англии! Что он там такое говорил? Он подался ближе, стараясь разобрать в эллиптической речи Хоррора еще хоть что-нибудь.
– Только не я. Землю контролирует вторая луна. Больше не спи, нерожденная моя сестра. В укусе вампира содержится антикоагулянт, и жертвы продолжают истекать кровию часами после того, как вампир сошел со сцены. Жулье большого города. Нарушители зон. Иерархические миры огромных небоскребов. Эфировые прыгуны фантомной имперьи.
Джойс поднялся. Ничто из услышанного им не имело смысла. Он извлек из кармана карту и оставил ее покоиться в испаряющейся крови. От стола миниатюрными облачками бромного цвета валил пар. Он задумчиво вперился в «Le Maison Dure» («Паденье дома Божия»). Недостаточно. Никогда не хватает.
Сколько уж раз они с Хоррором играли в эту игру? Точно не больше полудюжины за последние полвека. Он часто спрашивал себя, не есть ли игра эта – часть некой предопределенной свыше шарады. Что за к странному и таинственному миру он привык… тут, в лимбе рассудка.
Он больше не верил, что лорд Хоррор – такой умелый игрок, каким поначалу казался. То обстоятельство, что он всегда выигрывал, – всего-навсего жестокие увертки судьбы. Хоррор попросту был запрограммирован выигрывать – как сам он запрограммирован был проигрывать.
Это ли цена, которую платил он за предательство Англии?
Такого он не делал никогда… Англии не предавал, чтоб там ни говорили на суде, несмотря на Алберта Пиэрпойнта. Он коснулся шрама на правой стороне своего лица. Тот бежал из-за уха прямо к углу его рта. Отведя от него палец, он знал: тот будет весь в свежей крови, – так оно и оказалось. Когда Пиэрпойнт его повесил, шрам этот раскрылся в самый миг его смерти. С тех пор ему так толком и не удалось соединить края плоти.
Его всеохватным чувством было облегченье. Уж лучше он и не будет тем, кто выигрывает. Пусть Хоррор бродит по легко достижимой земле. Человечество следует презирать, а не обхаживать его. Хотя бы этому его научили прошедшие годы. А у Хоррора проклятье – возвращаться.
Он вполне утратил волю к участию.
Одною лишь волею я привожу в движенье разум.
Проблематичным было общепринятое заблужденье: дескать Преисподняя – царство воображаемое, нелепый котел искупленья, вины и скуки. В действительности, Ад – мир ощутимый. Блистательная графиня Маркевич, бродившая по улицам Дублина с револьвером и в шляпке с огромным плюмажем, некогда говорила ему, что он получит то, чего хочет, но потеряет то, что имеет. Предсказанье, как оказалось, точное.
Ад существовал под землею всюду, где бы на почве земной ни существовали страданья.
Он скитался по гротам и бункерам нутра Земли с 1946 года. Бог свидетель, этого времени довольно, чтобы прикинуть географическое положенье Ада, если не определить точное его место. Но его внутреннее судно не было экипировано для такого путешествия. Компас, нацеленный на широту и долготу Ада, был ненадежен, карта частенько заводила не туда, границы постоянно изменялись, смазывались, ускользали.
А твердо знал он вот что: левиафаньи ады были громадными приливными ураганами, сметали все на своем пути, испускались непрестанными волнами из точки страданья, пятнанья, загрязненья земной коры: из Аушвица, Дахау, Бельзена, тех жарящихся адов, что вечно странствуют сквозь землю.
И Хиросима, конечно, – но то был чистый ад, незапятнанный белый саван, почти что небеса.
Камбоджа, Иран, Афганистан, Югославия и подобные им – это фантомные преисподние, что некоторое время держались, а затем теряли свою мощь: сферы внутри адов, лишь кратко пробивались они сквозь землю, а после распадались.
Ирландия, родина его, была преисподней матерою, вызревшей из фантомного ада в натуральный – ад древности, фантомный ад, повышенный в чине.
Как Южная Африка.
Хоррор удивился от внезапной этой мысли. На подсознательном уровне пробился он в ум ирландца. Что там брат его Джеймз писал о Преисподней? «Земное пламя поглощает то, что сжигает, огнь Адский же располагает тем свойством, что он сохраняет то, что жжет, и пусть неистовствует он с невероятной силою, ярится он вечно».
Один из тех братниных пассажей, где чувствуется хоть какое-то вдохновенье.
Хоррор знал, что они с Уильямом Джойсом находятся в Выползалище – вездесущем дополненье ко всем преисподним; что Существо во тьме слева от него – символ того ада, к коему он как победитель в игре сейчас получит доступ.
Но что ж это за существо? Хоррор утер губы.
Он мотнул головою. Высохшая пудра спермы неохотно отправилась в сумрак.
– Нахуй! – Он срежет их, аки пшеницу пред серпом.
Никаких парадоксов он не принимал. На ощупь он отыскал бритву. Она, недвижная, теплая и уютная, лежала у него в кармане. Голова его болела. Кровь стучала в ней, вынуждая вену на виске выступать, синюю и медную. Он расправил руки по столу, чтобы себя упрочить.
Еще в 1920-х они с Джесси делили сцену Мюзик-холла «Паровые часы» в Бёрминэме с Нелли Уоллес, Королевой Топота. Хоть ей тогда и было уже далеко за 60, она пела симпатичный дуэт с Остином Раддом – «Покачиваясь вверх и вниз вот так» – и тем заслужила толику вежливых аплодисментов вечерней публики. В антракте он уговорил Джесси посостязаться, и они тоже спели вместе дуэт. «Лучший друг мальчика – его мама». Нагло вообще-то, ибо то была коронка Нелли Уоллес, и публика быстро дала им это понять! Он улыбнулся. В них швырнули цветную капусту, и кочан отскочил от его головы, едва не попав в Малютку Тича, которому как раз случилось стоять за кулисами.
В тот день, когда он накачал воздухом Одно-Минутчика, бродячего Вождя Уззуриев, Бобби Сэндз предстал у Врат Небесных, а «Долгий Кеш» намертво вошел в Аль-Арааф. Горнило долгого опыта, примасово наследье – выхватить пораженье из зубов победы.
В Фёрмэне, Южный Тирон, за Бобби Сэндза проголосовало зо ооо. Помогло ли это, когда предстал он пред Джином Саладином? Хоррор всегда ценил добрую шутку; Железная Леди, атраментальная, електрицкая Мать Скорпионов, торговая агентесса тестрального дигитального ангста, содомическая и зоофильная.
Да-с, сударь мой, Шуткомайстеры способны зализать в жизнь реальные адища, говно вопрос, быдлянин.
