Воздух возбудился дальним грохотом.
Он глянул в сумрак. Пористее для воображенья. Простофилей дважды он не будет. Расправив свои этиолированные очертанья, рукам он позволил снова вяло утопнуть в карманах.
– Я не принес никакой замши. – Голос его был низок, выдавая в себе безмозглый гул.
Из облекающего сумрака он услышал ответный «щелк» – словно из тела резко вывернули косточку.
– Но не беспокойтесь. – Это он выкрикнул громко. Бритва его утешительно и туго гнездилась у него в кулаке. – Мой тестер гемоглобина тут.
Он ощутил, как сквозь его черепную коробку проносится прилив крови, и по губам его сочится красная струйка. Густые дредлоки побрякивали вокруг его угрюмых черт, едва не облачая собою всю его главу. Воздух, расталкиваемый пред ним, был сыр, зловонен, как надушенный мускус обезьяны в клетке. Что-то спешно подступало…
– Безумный Том Бедламский. – Радужки Хоррора закатились под свод его черепа. – В нескончаемой вековечной милости своей.
Рассеянно принялся он подслушивать за собственным своим умом, а тот широковещал бессвязный эллиптичный гомон на той частоте, к коей у него редко бывал доступ.
(Дабы заглядывать так далеко в будущность он воспринимал собственную спину слишком далеко вперед чтоб навсегда удержать собственную жизнь чтоб самому себе ответить на собственный Пентрэвис Пендрагон Пендлбёри так трудно что он не мог разглядеть столько своей жизни чтоб удержать достаточно так переживал что не способен призвать собственную жизнь к его ответу к его молитве удержать вниманье на его ответах удержать слово достаточное для того чтоб удержать свою жизнь никогда не видеть а уж тем боле не ухватить я держу волны довольно никогда не рассматриваю жизнь твою в понятьях столького оголенного никогда и в глаза не видал собственную жизнь свою дабы жизнь поджигать я никогда не смотрю как она искупает поэтому ответь на это завтра я никогда не вижу столько беспокойства за его дыханье я б нипочем чтоб держать шляпу страсти я страсть я обретаю радость на Небеси я прозреваю мышат-слепышат я никогда не могу видеть свою жизнь Эфесским навеки эскалопом дабы держаться за ожог повсюду навсегда.)
Банальность его потрясла.
– А вы чудак, Хорэс. – Голос лорда Хо-Хо раздался, как пощечина. – Доводите себя невесть до чего из-за пустяков. В чем беда-то? Вы выиграли…
Из сумрака поспешно выскочила белая штуковина. На Хоррора она налетела так быстро, что он не увидел ничего – лишь смазанный образ кости. Он вымахнул свою бритву и исторг дорожку слабой крови из силуэта, который уже скатился, цокая, ему по спине. Казалось, штукенция впилась зубами ему в куртку, и он изогнулся, стаскивая с себя одеянье. Оно упало на пол. Хоррор отступил на шаг и чиркнул лезвием вперед. Вокруг него затанцевали серые волосы и покрытье шкурки. Он перевел взгляд вниз. На падшей куртке его, обнимая ее, свернувшись эмбрионом, лежала истощенная изможденная фигура человека. Погребальная фигура, обернутая в куртку, в зародышевой хватке.
– Земля Манделы! – воскликнул Хоррор. Экзотические анютины глазки, настурции, морские анемоны. Флора и грибы полуночного солнца. Этиолированные духи и отсеченные головы. Электронные обезьяны.
Обезьяно-троника. Клей. Утиные пресервы, обогащенные gavage, приготовленные так, что мясо тает. Cassoulets. Тушеные бычьи хвосты. Foie Gras. Линии прыщиков. Фаршированные гуси. Маринованные колбаски. Живи хорошо, умирай трудно.
– Лишь налейте мне рюмашку Стар-Златого Арманьяка, – хмыкнул Хоррор. – С его букетом давленого кармелского чернослива. – Ноздри его расширились, дыханье поступало тяжкими рывками.
На него кинулась еще одна белая фигура, суетясь поближе к земле. Хоррор поначалу думал, что это пес-альбинос, потому выкинул вперед ногу. Но то была женщина. Он попал ей в ребра, и она опрокинулась набок. Какой-то миг ее изнуренное белое лицо с большими скорбными глазами впитывало его. Один проворный взмах бритвою закрыл ее.
Хоррор выпел:
Послал я герцога Чик-Трак,
Чтоб Королеве дал трипак,
Та передаст его Ублюдку —
Королю Англии малютке.
В голове Хоррора звенели ирландские волынки.
– Хорэс, вы что это делаете? – Озадаченный Уильям Джойс наблюдал за тем, как Хоррор выписывает пируэты, изрекает белиберду и сам с собою танцует. Лишь тревожное присутствие двух бритв с костяными рукоятками отделяло эту сцену от фарса. Хоррор передал слишком уж много домовин.
Шварц покинула еще одна белая тварь и перелетела через стол. В ее крабьем рту мелькнул яростный красный язык, и все запрокинутое лицо Хоррора обдало моросью слюны, черной и густой, как нефть-сырец.
С уст его сорвалась симфонья гиканья. Он отпал назад, подхватив фигуру – туго сжав ее руками – в злорадной жиге. Хоррор дозволил этому человеку всего один поцелуй, затем бритва его безмятежно подкралась ниже, кастрируя его единым решительным росчерком.
– Подлинная Романтика, – посоветовал Хоррор, – означает отказ от всего, что мы любим. – Он тихонько подул человеку в ухо. Снизу аромат цветущих свежих роз заполнил комнату. – Оп-ля! – Хоррор поднялся в воздух. Несколько минут фигуры неистово танцевали, после чего белая соль в его объятьях скончалась. Хоррор засадил обе свои бритвы торчком человеку в голову – на храненье и для удобства – и еще интимнее прижал к груди мешок костей. – Не сачковать, ну!
С него спала литания улюлюканий и ликований.
– Пошли, пошли, пошли, пошли, пошли, пошли! – Хоррор высоко подкидывал ноги и пустился в какую-то безумную Казацкую Ламбаду, а труп уютно прижимался к его голой плоти. – Давай, Ушастый, спляшем так, что обезьянам, блядь, жарко станет! Во всю Ивановскую – и никаких гвоздей… – Уста его кривились и щелкали, тощие бедра непристойно изгибались. – …давай, давай, давай, давай, вай, вай, вай!
Словно попавшись в ураган, дреды его тряслись и дрожали. В воздух взметались конусы спермы. Из сердцевины волос его сбегал вихрь семени. Когтистою рукой своею он стиснул чахлую шейку партнера и быстро извернул ее на 100 градусов. Расстались кости и ткани. Он вынул бритвы и небрежно швырнул тушку обратно в сумрак.
– Он за билет не уплатил.
Хоррор стер жаркую жидкость с лица и сложил руки на голой груди. С его крючковатого носа капнула прядка семени. Зубы его стучали. Он в нетерпенье ждал. Алхимическая тьма, окружавшая двоих, казалось, рассасывается. На той части стола, что раньше пряталась в сумраке, проступило одинокое голое тело. Лежало оно само по себе, обескровленное, пустой сосуд спутанных костей и кожи.
Указатель Порожденный на Указатель Братский на Указатель Порожденный на Братский на Порожденный на Щелк-Перещелк – Порожденная Королева Пиздотриппера – Бей-Давай Покуда Флик на Фляке. ПанНаезд Нулевое Время Простоя.
Хоррор хлестнул, срубая с трупа серую плоть. Тот едва шевельнулся.
Кевин Бэрри, повешен в Тюрьме Маунтджой. Джеймз Коннолли, Роджер Кейсмент, обречены подлодкою. Эдди Кантор, Джо Э. Льюис, великолепные певцы-танцоры… Да и весельчаки. Киран Дохёрти, Джо МакДоннелл, Мики Девайн, Пэтси О'Хара, Фрэнк Хьюз, Том МакЭлви, Реймонд МакКриш, Мартин Хёрстон, Кевин Линч. Джин выполнил лишь одно желанье Бобби Сэндза: Маунтбэттен будет погребен без своего деньрожденного костюма.
