Альбом Менга с вырезками, который Хоррор некогда праздно проглядел, – его обложка с Мики-Мышем заляпана шестью вкусами мороженого «Häagen Daas», – был мусоркою данных. На каждую выцветшую фотографию имелся свой стейк «Фрай-Бентос» в тон и крышка от пирога с почками. Там был подмокший негатив, на котором Менг и Экер изображались на стропилах разрушенного монастыря в окруженье испанских пейзан. Пейзаж выглядел по-каталонски – злодейские кипарисы сбегали по склону к спокойному морю. Менг, похоже, завладел полудюжиною живых крыс – те были пойманы за хвосты его ртом. Экер выглядел, как водится, беззаботным, одет в, судя по всему, костюмчик матадора, лениво откинулся назад и курит сигарку с обрезанным концом. В кадре не хватает только Пикассо у мольберта.
К подлинному уродству они пришли только в Пюре-Доме Аушвица. Там Менгеле в обличье доктора Еть-Все-Сразу истратил на них свои сверкучие лезвия, высвободил их личности в двух существенно более извращенных индивидов, чем тот единственный носитель, в коем они родились.
* * *
Неделю спустя, в сам канун Рождества Экер лениво шаркал ногой в кубинском сапожке в кипе своих подарков, разбросанной справа от елки. Представление брата его об украшениях на святки сводилось к тому, чтобы оставить всё там, куда ему случилось упасть. Менг пошвырял большинство подарков, что они получили от широкой публики, в общую кучу. Сапог его перевернул экземпляр «Краткой истории времени», надписанный ему цветистым посланьем колясочной любви от Стивена Хокинга. Имелось по меньшей мере три экземпляра «пингвиновской» «Дыни для экстаза» Джона Уэллза. Последняя книжка все больше становилась раритетом, и количество экземпляров, им получаемых с каждым прошедшим годом сокращалось. Аудитория Экера не могла удержаться от этой сказки о человеке, чьею страстью было заниматься любовью с деревьями.
Когда пробило одиннадцать, при мерцанье изнуренной сальной свечи он медленно спустился по лестнице к себе в спальню. На миг приостановился у Окна Прозорливости. По рифленой асбестовой крыше гаража Херби мелькала лунная тень. Постройка стояла пустой последние шесть лет, покуда маленький «фольксваген» странствовал по свету в поисках большего знания.
Синхрония работала. Вести от машинки пришли на прошлой неделе. Херби позвонил сказать, что он учит философию у Делёза в Ecole Normale Superieure и скоро возвратится домой.
Менг сказал ему не спешить – он сейчас как раз занят, усовершенствует «верхнее изнасилование» в автобусах Мэнчестерской корпорации. Можно уплатить за проезд, сообщил он заслушавшемуся автомобильчику, забраться на верхнюю палубу – и наверняка найдется тот, кого можно изнасиловать: мужчина, женщина или собака, в любое время дня или ночи. Поразительно, чего в наши дни возможно добиться всего за соверен, восторгался он. Если это не выгодно, то я прямо и не знаю; на сию рекомендацию знающего человека Херби ответствовал густым хмычком.
Экер заглянул в братнин будуар.
Четырехстолбцовое ложе Менга Великолепного было празднично украшено: по углам его лентами висели падуб, плющ, омела и мистер Костя Перестук. Жирик опер тушу своего существа на полдюжины пухлых подушек и беседовал начистоту со своим плюшевым медвежонком.
– Когда мы с Экером были маленькие, у нас никаких игрушек никогда не было. – Он смахнул слезу. – Мы были такие бедные, что срать приходилось на пол, а потом играться с паром от какашек.
– Убожество, – прокомментировал из своей спальни Экер.
– Ну скажи еще, что это неправда? – Глаза у Менга были голубые, что твои колокольчики. От горящего в его спаленной жаровне полена потрескивали яркие искры. Вокруг него повсюду виднелись итоги его ляжкобоя в счастливый час – рождественский чулок Санты, полный семени, переполненный Человечек Действия с белою дрянью, протекающей из разреза в шее, и полдюжины изувеченных Куколок Барби – ноги колесом, все разложены золотым кольцом фей на его туалетном столике.
Жила девка у Нарвской заставы —
В пизде у нее много вавок.
Никакая зараза
К зеленому мясу
Не липла – и даже не гавкала.
Он продолжительно тяпнул шнаппса из мензурки, и полные щеки его засияли начищенною медью. Хоть все и знали, что он не умеет читать, менгетки понаприсылали ему обычную коллекцию книжек Кена Рида про Чуша и Крапа. У него весь комплект собирался уже не раз. Но все равно хорошего никогда не хватит.
– Боженька благослови там все эти жаркие маленькие секели, – просиял Менг.
Единственной другой книжкой, что он получал в подарок в сопоставимых количествах, была «Пёрочный путеводитель по общественным туалетам Англии» Питера Уингарда.
Ящики «Доллей» от «Игрушек-для-Нас», модельных человечков, игрушечных солдатиков и экзотических фруктов – их присылала льстивая армия поклонников Менга – были составлены штабелями по углам.
– И боженька благослови всех тех грелок-камеристок, – вздохнул Менг, закатывая бычьи глаза свои, обведенные красным, а ресницы его кокетливо трепыхались.
В этом году самой большой хохмой стало то, что ему подарил Экер: собрание книжек какого-то мудилы по фамилии Крепелин. Какой, блядь, интерес, могут они представлять человеку или зверю? Почему не подарил ему такое, что можно пожевать, – хотя бы пригоршню лобковых волос Мадонны или каких-нибудь вызревших комочков шлака из жопы Кевина Костнера?
Из Экера вылетел еще один вздох.
Последние несколько дней его весьма озадачивала дилемма, предлагавшаяся неотвратимым возвращеньем лорда Хоррора в их жизнь.
Уж не впервой в жизни Экер оказался в нравственном недоуменье.
Если он не предпримет никаких действий и не проинформирует власти о заключении Хорэса Джойса в Мейзе, полномочный посланник предубеждений останется там незамеченным на много лет – жертвою, попавшейся безмозглой бюрократии пенитенциарной системы (Экера удивляло, что кого-то сейчас вообще выпускают из тюрем, – про тюрьмы он выяснил один неоспоримый факт: если охрана тебя вешает, с крючка ты уже не снимаешься), – но если Хоррор вернется править бал на Порчфилд-сквер, это станет концом независимости Экера. Что ж до Менга, то этому все равно, кто его дергает за веревочки: он слишком уж бестолков, такого и не заметит.
Вегански-бледные руки обернули собою его сигарету. Красный прыщик ярко тлел на ее кончике. Легкие его затопил никотин.
По крайней мере, за прошедшие годы они ни разу не мельчили со своею жизнью. Матери и отцы, любовники, жены и дети, ничтожные интересы друзей, инфантилизм романтических ухаживаний, пьесы Нила Саймона, фильмы Вуди Аллена – всего этого они избегли.
Как же прав был Хитлер! (Хотя сделать из печей франшизу для решенья проблем иммиграции – это доведение доброй воли до крайности несколько чрезмерной. Если б только Хитлер мог хоть как-то сдерживаться, они с братом не мыкались бы в забвенье где-то на севере Англии; песьи яйца, мусорка расселенья народов.)
Прошлое – лишь в секунде от нас.
Настоящее – оно такое же, как обычно.
