Отхлебнувши крупный глоток из бутыли джина «Тэнкерей», я направился к собственному своему пламени.
Острия шоколада, резкие, яко град, следовали за мною через всю комнату. От еврея ж оставался лишь его воображаемый силуэт – руки простерты, покоючись в воздухе.
– После той речи тебе следует поменять имя на Хулио, – оживленно произнесла Джесси. – Ты до смерти захулиганил того беднягу.
– Так точно. – Что-то не припоминал я никаких бесед с евреем. С развязкою взоров принял я в себя всю Джесси.
Она лежала нагая, красивые ноги разведены, опершися на белые подушки, и по всему ея телу играли случайные уродцы света.
– Приди ж и подбавь немного топлива в сие пламя, – указала она на свой горшочек с медом. Из нее плеснула внезапная и краткая арка урины, образовавши симпатичную лужицу на моих простынях. Она ее бесстрастно шевельнула большим пальцем ноги, после чего вздела ко мне стопу. С покорною пагубностию обернул я свои уста вкруг ея большого пальца и соснул, аки обычный бойцовый петух, жадно изгибая капли в проходе по глотке моей. И восстал свежим, вознамерившися к крепкому грабежу.
Эрегировавши Старого Живчика, я устроился подле Джесси, заметивши свечи, догоревшие до своих розеток. Должно быть, с евреем я подзатянул дольше, чем думал.
Я всегда считал, будто женщины обожают, естьли им раскрывают анус. Поетому когда Джесси рьяно всползла мне на колени, и я ввел три тесно сомкнутых пальца в нея, ласкаючи и меся мускулы внутри ея попы, все сердце мое принадлежало ей.
– Есть ли в сем некий грех? – кокетливо спросила она.
Я вижу выраженье у нея на лице, занявшися всевозрастающею беседой с ея сердцем, ея улыбка осторожность подвергла презренью.
Я вкопался в глубину ея тела, и она испустила долгий выдох, протянувши свои большие ноги поверх меня.
– Глубже, ангел мой. – О своем желаньи она просигналила, приподнявши попу до высоты моего лица, и я, без малейшего злого умысла, укусил ея. – О боже, – восторгнулась она, – закручай и измельчай, удовольствуйся хорошенько. – Радость сотрясала всю Джесси Мэттьюз. Мои персты сворачивались новыми и новыми кудрями у нея внутри, и она исторгла из себя влажную пасту, коя подъяла мои усилья на гребень волны. Ея слова утащились прочь, когда она вытянула одну свою длань и растянула зад свой еще шире. – У тебя нет ничего тверже? – рекла она.
У меня все чесалось – так хотелось вогнать мои пеньки в плоть Джесси. Чего я никогда терпеть не мог – одиозного притворства ложной нежности.
– Покажь ей своего парнишку-дружочка.
Сознавая поощрительные бормотанья, я уловил безответственное лицо.
– Поцелуй меня. – Рот ея поднялся к моему.
Серебряный прилив луны сиял на том, кто уплатил Королю и Стране своим полную меру кожи.
– Как мило! – сказал я. И тот особенный взгляд, что снисходит на женщин, когда они почти полностью насыщены, возник на лице у Джесси. Пот выступил на коже ея, и ея черты, казалось, расползлися в разные стороны и выглядеть стали пудингово и травно-кукольно. Беспрестанно мелькал туда-сюда язычок ея, и я подвел к нему свои уста. Крепко держа язык ея между своих зубов, я вогнал свои персты ей в анус по самые их рукояти, стал вталкиваться глубже и вытягивать их с быстрою настойчивостью; а затем отпустил ея язык.
– Как мило. – В брутальной экзальтацьи, ленивыми движеньями бедер она вторила моим словам. Настало объявленье ее любви – тугое, как и у кого угодно на лике сей земли. – Мой милый и моя страсть.
В светском обмороке Джесси перекатилась на бок, позволив всему в ней мне открыться. Я упокоил длань свою и легко скормил своего мужика нужному месту – и тяжко переместился ей за спину.
Мисс Мэттьюз полностью нагнулась, попавшися приступу вздохов.
– Останься, пожалуйста, навсегда, николи не уходи, – расслышал я, как она повторяет, покуда меж нами мы не впали в объединенную мантру слов и телодвижений, что длилась пятнадцать минут – либо целую вечность (я не мог какое-то время сказать, что именно, ни с какою долею уверенности).
Когда ж наконец я вытянулся из Джесси, она облегчилась на меня, и я содрогнулся в самой ея сути.
Вспышкою златое семя забило из меня. Златое, яко Соломонов телец. Кипуче горячее, искрящее и потрескивающее.
Естьли и было возможно распознать зачатье в веществе моей спермы, златая моя дрочба была к сему пригодна. Пузырящийся крик новых живых зародышей возрадовал мне слух, и я размазал уровень златой смазки и дунул духом на еякулят, и ударил по нему всею своею мощью и дланью, и был то отнюдь не пустяк, и тогда расхохотался я над собственным безрассудствием – дабы явить сериозность. Инстинкт британской крови восстал прямо и дерзко супротив моей гордости.
Широкая и мясистая спина была вся заляпана живым присутствием моей жизни, и я свернулся подле нея калачиком, подтолкнув под нея свои теплые длани. Она погрузилася в сон. Тело ея пульсировало от моей любви, и я угнездил свой рот на жаркой ея шее, небрежно навернув отбившуюся прядку ея влас себе на язык. Так мы и проспали сколько-то часов.
В ночи пизда ея мне навязалась. Под покровами лежали мы, обвившися, ее потаенное я возлегало у меня на груди. Пизда ея была раскрыта, тела наши синхронизованы, я слышал, как бьется у нея сердце. Она нежно спала. Ее влажные интимные органы терлись об меня. Волоски на бугорке ея были влажны. Я чувствовал, как ея влагалище распялилось, и ни единой тени не упало, когда я обхватил ея руками. Она верила, что ея доверьем я злоупотреблять не стану. Она была тепла. Протечки изнутри тела ея невольно поступили на меня. Меня томило вырасти из ея тела, поливаться ея секрециями, я желал, чтобы она поглотила меня всего. Длань моя вновь и вновь скользила обережно вкруг нея, туго ея ко мне прижимая. Плоть ея была антиномична. Я вогнал в нея перст, на что она ответила, яко дитя, и сама вжалась. Мне хотелось подскользнуть под нея и пить.
–, – я не сказал ничего. – Я люблю тебя.
Проснулись мы одновременно, воздух вокруг весь кипел напряженьем. Снаружи город маскировали пики зоревого света. Казалось, весь Лондон спрыснут новым и красным лученьем.
– Хорэс, – Джесси стремилась заказать себе восстановительных кордиалов. – Что самое важное у тебя в жизни?
– Вспышка и Круг, – без малейшего колебанья отвечал я, – …и ты – а раскрытая бритва бедной третьей!
Раз с Моузли – с Моузли всегда.
– Трам-пам-пам-там.
– Типа как? – осведомилась Джесси о звуке. По-прежнему пропитанная сном и зачарованная.
Хоть у меня имелось и более обычной причины быть благодарным за прием, оказанный мне сей ночью, мне бы, чувствовал я, не повредило и добавки. Джесси по-прежнему выглядела заполненной любовным обещаньем, и я потянулся ко двум бокалам вина «Шея Праута», опрыскавши каждый наперстками соли и специй. Джесси поднесла бокал ко рту, отхлебнула, нежно глянула на меня и предложила мне. Его коснулися уста ея: я тоже отпил, и оно быстро оседлало мне мозг.
