Несколько мгновений негритоид полежал подальше от огня. Грифы по-прежнему неподвижно восседали на своих ветвях, быть может – ожидая массового вылупленья. Под просторами мха, дожидаясь рождения, вероятно, лежали тысячи зародышей оненетов. Раз здесь собралось столько птиц, время наверняка близилось.
Кокомо снова пополз к основанью яблони, тщательно стараясь минимально налегать на почву. Несколько раз стальной человек замирал – ему казалось, что он чует под собою сонное движенье. Он прикидывал, что продержится еще минут двадцать перед тем, как ему замкнет контрольную панель; после этого система его отключится.
Из-за спины его нарастал рев фуриоз. Они шли по следу Кокомо и уже через несколько минут будут ровно на этом месте. В отличие от них, у Кокомо не было радиосвязи с кораблем. Самоопределяющийся мозг арапа означал, что его классифицировали как «ур-человека».
Достигнув яблони, Кокомо подтянулся и принял сидячее положение. Он снова немного отдохнул, опершись о ствол. Над ним низко нависала отягощенная яблоками ветвь. Кокомо отчетливо просматривал все задумчивое ложе и готов был криком предупредить Метиса. Но арапу опять не повезло. Сверху подобрались две могучие руки. Он кратко успел заметить, как тянутся к нему эти узловатые и мощные члены; затем они схватили его за шею. Крутнув, оненет с ревом оторвал голову Кокомо от тела и швырнул ее в водянистые мхи. Горячее масло забило из шеи арапа, а его безглавый корпус подскочил на двадцать футов вверх – прямо в поджидавшие объятья другого оненета, примостившегося на ветвях яблони. Второй оненет сокрушил торс Кокомо в горбатую массу щепы и искр.
Какой-то миг голова Кокомо покоилась там, куда упала. С обрубка ее шеи слетали голубые искры и шипели в воде. Из-под полузакрытых век он видел, как Метис и негритоиды вырвались из джунглей, в воздухе вертелись их фуриозы, но предупреждать их было уже поздно.
Сотни оненетов гуськом ринулись через его голову к численно превосходимым негритоидам.
Гонор из Фонтенбло бежал, торопливо протискивая свою тушу сквозь ярусные палубы «Freude». Несколькими мгновеньями ранее воздушный корабль сотрясла тошнотворная дрожь. Его легко обволокла странная музыка, а гигантские пальцы, казалось, принялись выстукивать по корабельному корпусу монотонную мантру.
Запылившийся каютный иконометр сообщил ему, что судно окружено ползучей дымкой, затмевающей собою территорию вокруг. Из тумана на него вдруг налетел спешивший негритоид, облаченный в парик брюнетки и садомазохистскую кожу. На его стальных челюстях пенилась сине-кобальтовая эктоплазма, и Гонор проследил взглядом за его быстрым перемещением вверх, пока тот не скрылся в засасывающем блеске, нависавшем над палубой. За негритоидом следовал огромный прилив вод, и он видел, что в ихкипящей глубине захвачены рыбы, водоросли и угри. Ему пришло в голову, что «Kraft Durch Freude» тонет в древних водах Нила.
Гонор быстро опустил свою черную тушу в узкие сходни, разделявшие пустые шконки в негритосском кубрике. Но там, где он рассчитывал узреть кипучие воды, их не было. Он ощущал лишь биенье этих гигантских пальцев, что, казалось, тянутся мимо него к самой сердцевине корабля; слышал лишь скрип неисправных рулевых негритоидов, болтавшихся на крюках в скверном свете кальциевых языков пламени.
Он вступил в последнее помещенье под главной палубой и выхватил колющий меч из переменчивого мрака. Напряженно налег на мглу, столь черную, что сам он казался почти лиловым. Звук из-под низу, казалось, трясся, дребезжал и обтекал его, вызывая тошноту. В нечестно приобретенной конфигурационной программе, которая, как он чувствовал, вбивалась и набиралась сейчас в материнский компьютер «Freude», имелась инструкция дискорпорироваться.
Он вынудил себя спокойно встать под палубный люк, прислушиваясь. Под непрестанным барабанным боем лежало лишь разбухшее молчанье. Настороженно взошел он по ступеням и приподнял крышку люка. И тут же осознал, что запаха земли больше не ощущает.
На главной палубе различалось немногое. Поверхность ее скрывалась пугающими вихрями дымки, несшей в себе аромат дохлой рыбы. Его зренье проницало не больше двадцати ярдов. Палуба выглядела пустынной.
Он выполз и воздвигся на ноги. Атмосфера была разряжена. «Kraft» размещался на огромной высоте.
Он подошел к основным поручням. Волокна бронзового дыма из палубной трубы крались у его головы. Янтарная зола опадала на его седую гриву и шкворчала. Не раздумывая, он стряхивал пепел.
Он вперялся в туман, совершенно затмевавший собою от взгляда и землю, и небо. Ватная дымка липла к корпусу «Freude», содрогаясь от его вибраций. Монотонный стук по железным пластинам корпуса под драными парами не прекращался. Мрачный кулак Гонора крепко держался за палубные леера. Ограждение сотрясалось, и он ощущал тошнотворную дрожь, что злокачественной опухолью продвигалась в нутре воздушного корабля.
На краю поля зрения он видел, как медленно рассеивались тучи дымки – кипя вокруг и внизу движеньями громадного катеринина колеса. В бледном водовороте проявился кус твердой белой плоти. Рефлекторным движеньем он выхватил фуриозо из кожаного кисета, свисавшего с железной обшивки палубного хронометра. Тягостно ожив в его руке, ствол фуриозо затрещал и зажужжал.
Культура белого за бортовыми поручнями изгибалась и вертелась, как вытащенный наружу земляной червь. Пред взором его налетали окутанные туманом части привиденья, затем так же быстро отступали прочь с глаз. Он знал, что смотрит на некую массивную порцию плоти, чья основная масса незримо тянулась над Суддом внизу. В тусклом свете поверхность червя поблескивала гладко, как стекло. Когда близко проступило колесо плоти, он успел заметить тысячи дохлых птиц, пойманных под его полупрозрачной горшечно-белой кожей. Из поверхности ее торчало яркое окаменелое птичье крыло, и его поразительные тропические перья по-прежнему топорщились в полете и трепетали от налетов воздуха. Пялилась мертвая голова. Часть длинной птичьей шеи, свернувшись, была вопрошающе подъята, удерживаемая якорем остального птичьего тела – цапли или альбатроса, – уловленного полупрозрачностью. Рассчитанным качком плоти мимо него пронесло пожухший коготь, жалкий и прискорбный на вид. Когда белая культура слишком уж приблизилась, кожа ее заскребла по обшивке «Freude», и ему пришлось отскочить, чтобы не попасться под торчащие острые клювы птиц, грозившие вонзиться в него. Когда она снова отстранилась, вместо этой массы осталось лишь тающее облако дымки. Туман, казалось, все время сочится с его корчащейся поверхности, и у Гонора от резкого рыбного запаха закружилась голова.
Снова собрав чувства в кулак, он вяло вспорол фуриозо эту мягкость перед собою. Брызнули плотные куски мяса, закидали собою его всего, а когда один кусок влетел ему в глотку, на вкус оказался как открытый пудинг с изюмом. Фуриозо лишь тонко вскрыло плоть, а после застряло в вязкой текстуре. Пришлось быстро его извлекать. Когда белая масса отступила, погребшись в облачной дымке, вскипавшей по всей ее длине, Гонор вообразил, будто смотрит на губчатую поверхность усеянного присосками щупальца – или на поверхность луны, всю в кратерах.
