Злость Хитлера проистекала из его обиды: он признавался в том, что искусство Хогарта его восхищает, а очернители его неизменно напоминали ему, что его собственное видение арийской мужественности лучше всего определяется через фигуру Тарзана. Если не считать волос повелителя джунглей – черных, а не светлых, – он для Хитлера представлял всю арийскую физическую мощь и чистоту, отличавшие человека от обезьян и негритосов, точно так же, как германская кровь символизировала арийское превосходство над евреями и славянами. Во время войны Хитлер отправил Хогарту личное письмо, однако художник отказался подвергать свои творения цензуре.
Согласно заметкам Экера, после войны, когда художник стал директором Нью-Йоркского центра современной графики, Хитлер навестил Хогарта. Тот же, очевидно, донес, что фюрер прибыл к нему в студию днем 3 декабря 1947 года. «Его духовная гибкость по видимости сохранилась, – записывал Хогарт. – Ни в малейшем смысле нельзя считать его безумцем – по крайней мере, в привычном смысле этого слова. Физически он производил впечатление заново рожденного человека; в приподнятом духе, прямой, сильный и уверенный в себе. Я боялся его». Воздействие личной встречи с Хитлером на художника было катартическим. Его стали преследовать грезы о фюрере. По ночам лицо Хитлера свирепствовало и орало на него, а днем он ловил себя на том, что населяет картинки о Тарзане злобными карикатурами на Хитлера, которые называл «оненетами». Они представляли собою внутреннее лицо Хитлера: акулоротые головы без тел, угрожающие и фашистские, исполненные вечной ненавистью и геноцидом.
Встреча ознаменовала собою конец гз-летних занятий Хогарта Тарзаном. В конце 40-х годов распространявший комикс синдикат все больше требовал от него цензурировать работы, однако Хогарт – человек с сильным ощущением своего предназначенья – оставался верен своему художественному виденью и отказывался. К концу 1949 года стало ясно, что после вмешательства Хитлера его творческие дни с Тарзаном сочтены. Не поступившись своею целостностью, он подал в отставку.
Для Хоррора все это звучало маловероятным, а брошенное мимоходом замечание о том, что после войны Хитлер бывал в Нью-Йорке, его поразило. Быть может, именно здесь – дальнейшее доказательство того, что Хитлер выжил при холокосте. Почему же никто не исследовал воспоминаний Хогарта подробнее? Он помедлил, напомнив себе, что художники – ненадежные хронисты объективной истины.
Он вновь положил бумаги на стол. Наутро выйдет на связь с Менгом и Экером, вместе они навестят Хогарта и, если это возможно, освежат ему память.
После холодного салата, который остался с авиарейса, он несколько часов поспал. Проснувшись, заметил, что его наручные часы остановились в 9.30 вечера. Быстро одевшись, он скользнул в свою лисью шубу и подвязал на себе гребень. Пристроил на место влагалищную шапочку и решительно вышел в ночь; руки его ни на миг не отрывались от резаков.
От «Челси» он прошел около квартала – и вот уже ощутил сиянье тусклых уличных фонарей.
– Херр Хоррор?
Голос раздался из мрака узкого неосвещенного переулка и разнесся, перекрывая собою шум машин. Лорд остановился, напрягши стопы. Руки отыскали бритвы в карманах шубы и сомкнулись на их перламутровых рукоятях. Он обернулся лицом к собеседнику. Из переулка выступил человек, по-прежнему окутанный полумраком. Поначалу Хоррор решил, будто смотрит на Нормана Уиздома, покойного Английского Комедианта. Приближавшаяся к нему фигура была облачена в знакомый черно-белый клетчатый костюм и кепку с задранным козырьком. Из-за сумрака он не мог разглядеть лицо. Хоррор сжал потуже бритвы, готовясь при нужде ударить.
Под кепкой силуэта расползся комплект хромовых зубов, а из одного кармана костюма возникла белая перчатка. В приветствии она потянулась к нему.
– Что деется, брат? – щелкнули зубы.
Хоррор не двигался с места, ждал.
– Давно не видались. Как поебка?
– Мы с вами знакомы? – сдержанно осведомился Хоррор.
– Еще как, я на басу играл у вас на пластинке «Танец войны». Тогда был в «Фанкмайстере». Десяток лет назад. Единственный хит, на котором сыграл. Мной в последнюю минуту заменили Ракету Мортона. – Человек хлопнул перчатками. – Иззи звать. Давайте пять. – Он снова протянул руку.
– Исси! – резковато воскликнул Хоррор. – Гойское имячко. Валлийский жид?
– Вы мне тюльку вешаете?.. Иззи меня звать. Иззи Коттон. Игги, Зигги… что в имени? – Он полностью выступил из переулка и остановился перед Хоррором. – А кроме того, я мулат, светлый трюфель. – Он приподнял козырек кепки, показав копну мято-белых волос. – Заметил я, как вы в гостиницу заходите, и подумал себе: «Что ж привело лорда Хоррора в Нью-Йорк? Может, у него халтурка срослась, а то и запись». И грю себе: «Иззи, дружище, вот и твой день настал, удачно как Хоррор-то вернулся. Давай-ка залазь, ну. Как весть пойдет, что Хоррор в городе, басисты из всех стоков уличных полезут…» А мне деньжата не лишние. Сами знаете, жена, детки, ипотека и прочая срань. – Выглядел он уместно выжидательно. – Ну как, шанс есть, босс?
Хоррор расслабил толстые губы, позволив улыбке заиграть на них. Он вытащил руки из карманов и поднял воротник от ночного холода.
– «Танец войны» был разовым. Единственный раз, когда меня заманили в студью. То, что пластинка стала ударной во всем мире, – скорее дань неугасимой харизме Хитлера, нежели любому возможному вкладу с моей стороны.
Иззи присвистнул.
– Слишком скромны, херр Хоррор. Вся индустрия признала – пластинка продавалась из-за ваших вступительных слов. – Он сымитировал монотонный голос Хоррора: – «Гово рит Германья… Говорит Германья…» Разряд тока. Мороз по коже. Запись делают или ломают первые десять секунд, а у вас начало было убойное, лучше я и не слыхал. Вы уж мне поверьте, я много лет в оркестре Лэрри Уильямза играл, хоть и на хитах у него меня не было. Вот всю жизнь так – вечно являюсь либо слишком рано, либо слишком поздно. – Он с восхищеньем взглянул на Хоррора. – Но теперь-то мне удача засветит. Вы в бизнесе легенда. У вас самые крутые продажи сингла всех времен, а вы от продолжения отказываетесь! Мистерьёзо. Тузовый карьерный ход. Пора это еще раз сделать? Индустрии нужна доза фанка.
– Может, и станется, – ровно ответил Хоррор. – Для начала мне нужно заняться делами. А затем, если положительного результата я добьюсь рано, как знать? Может, и отпраздную пластинкой – возможно, один старый особый мой друг согласится выступить на ней гостем. – Он откинул назад огромную голову и захохотал собственной личной шутке.
Как бы защищаясь, Иззи отступил к стене.
– Не Боуи? – спросил он.
Хоррор не обратил внимания.
– Далеко до Таймз-сквер?
– Гандон! Держитесь оттуда подальше. Подонки, пучеглазы, лягушатники, шмаровозы, мерзотный городок! – Иззи решительно мотнул головой.
Повисло молчанье, затем:
– Эти ебаные обосранные лягушатники хорошенько вас выебут. – Иззи дернул рукой. – Очень хорошенько.
