Лицо у него тоже напоминало грызунье; цветом бурое, нарушалось оно лишь жестокими белыми губами. За едой он перебрасывал, покручивая, кинжал из одной руки в другую. Себе под нос пери этом он шептал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Клюй, Елдик, клюй! Алкаш на четыре гуся, такая доблестная птичка! Ха, эк славно сказанул!
Раздраженный ожиданием и понуждаемый покалываньем множества бритвочек, плотно приклеенных лентой к голой коже под одеждой, после обеда Хоррор вышел наружу еще раз и пружинисто прошелся до старого склепа. Грядущая встреча пробудила в нем множество ассоциаций с лагерем смерти на острове. Оплетенная цветами труба, выстроенная из красного кирпича, сужалась кверху, черты ее резко заостряли все его чувства и отпирали воспоминанья о тех временах, когда сам он трудился в услужении ей. Она высилась над двухэтажным зданием из камня и бетона – и всеми его грезами.
От петуний, развешенных гирляндами по этой огромной квадратной трубе, долетела волна запаха черной смородины и напомнила ему, что все в этой конструкции ныне прискорбно являет ветхость и запустенье. Бирманские джунгли вознамерились вернуть себе свое; но так было не всегда. Он задумчиво остановился под сенью здания. Пока размышлял, внимание его привлек некий звук поблизости, и он повел в ту сторону головой. Под огромным мертвым деревом пинкадо, увешанном гирляндами паучьих орхидей, на ствол опирался Менг. Близнецу было что сказать, и он подкрался к хозяину, но ни тот, ни другой так и не заговорили. Дело может подождать, подумал Хоррор. Пусть Там пойдет и себя выебет.
Рассеянно близнец высвободил из пояса один из множества своих кинжалов и принялся остругивать сухую веточку. По его красному платью были размазаны яичные пятна от завтрака. Лицо его почти что затенялось трепетом рощи молодых диких лаймов. На деревцах росли белые восковые цветки и пахли остро, бергамотом. Менг хранил молчание. Он умел судить о хозяйских настроениях: когда говорить, а когда молчать в тряпочку.
Взгляд Хоррора отскочил прочь. Вдали мандалайский поезд, груженый рисом, черною гусеницей полз через пейзаж. Хоррор искательно посмотрел на него, затем повернулся к Менгу. Показал на склеп:
– У нас тут отличная продукцья, – сказал он. Его кольнуло неразумным счастьем. Двадцать лет назад в этом самом месте все кишело почище, чем на Пиккадилли-Сёркус. Из рева толп выбивался его собственный голос, высокий и напористый. «Deutschland über Alles» перекатывалось отголосками по всем эфирным волнам мира больше десятка лет.
Он уже привык видеть газовые вагоны с их пузатыми умбряными контейнерами. Первые применили летом 1941-го в Хелмно. Когда проложили Бирманскую железную дорогу, они оказались несложным и экономным способом транспортировки бесконечных линий «циклона-Б». На каждом вагоне стояли официальные печати господ Теша и Стабенау, оттиснутые красной краской на боку. От пляжей к каменному строению поезда описывали долгую наклонную петлю, тащились сквозь рисовые чеки, вздымая перед собою воду мелкими волнами над путаницей оросительных канав. В самих строениях зондеркоманды быстро выгружали содержимое вагонов в поджидавшие камеры.
В этом склепе Хоррор нарастил себе человечности. Он с наслажденьем занимался экспериментами, предназначенными к испытаниям человечьего тела на стойкость к большим высотам, крайним температурам, инфекциям тифа, желтухи, горчичному газу, костным трансплантатам.
Сквозь эти громадные железные двери он проходил с обершарфюрером Молле и доктором Менгеле. Двери располагались по всей длине Восточного Крыла здания. В те дни были они хорошо отполированы и сияли. Обершарфюрер Молле втаскивал проклятых евреев в распашные створки, ведшие к печам. Воздух снаружи был красен от серных выхлопов. Громадные языки пламени вздымались кармазинным ураганом меж громоотводами, под разными углами закрепленными на квадратных верхушках труб. Вспоминая, лорд Хоррор зримо теплел и с наслаждением сплетал руки.
Круглые сутки готовилось здесь адское варево. В натриевом пламени и громадных вентиляторах «Экзатор» они обнаружили идеальное средство от туберкулеза и сифилиса – да и, между прочим, от всех лагерных болезней.
Именно тут, среди евреев, Хоррор впервые встретил Менга и Экера. Необычайный акт милосердия: близнецов к нему привел доктор Менгеле. В своей одержимой погоне за арийской чистотой доктор рассекал таких близнецов в европейских лагерях, и отметины скальпеля на Менге и Экере были еще свежи, когда они поклялись в вековечной верности лорду Хоррору.
– Дорогой мой лорд, – обратился к нему Менгеле. После чего заломил аккуратные свои руки и принялся читать ему лекцию; Хоррор ощутил себя на студенческом семинаре. – Существует два вида близнецов – однояйцевые и двуяйцевые. Близнецы, рождающиеся из одного яйца, всегда идентичны, как во внутренних своих проявленьях, так и во внешних, и обычно бывают одного пола. Их называют полными, однояйцовыми или монозиготными. Близнецы, рождающиеся из разных яиц, напоминают друг друга во внутренних и внешних своих характеристиках, скорее как братья и сестры. Они не совершенно идентичны и примерно в половине случаев принадлежат к различным полам. Известны они как двуяйцовые, разнояйцовые или дизиготные близнецы. Менг и Экер принадлежат к последней разновидности, но их пришлось разъединить хирургическим путем.
Хоррор принял их как подарок от Райха. Случилось это лет сорок назад. С тех пор они при нем неотступно. Насколько он мог определить, не постарели ни надень. Но и он не постарел.
С опаской Менг подступил к Хоррору.
– Мы получили сведения из магнетита, – признался он. – Хранцуз прибыл.
– Так вели Экеру встретить его на аэродроме и проводить его в мои личные покои, – скупо ответил Хоррор. Он выдал им подробные инструкции встретить Тама и предупредил не делать и не говорить ничего такого, что могло бы нарушить его равновесие, однако в критический момент близнецы ушли в самоволку.
Менг ждал. Он уже отправил брата перехватить летуна и сообщил об этом Хоррору. Менг быстро задрал правую ногу до уровня диафрагмы. Босой ступней схватил в воздухе муху цеце. Жесткий щелчок крыльев и костей в его сжатой ноге вспорол тишину пистолетным выстрелом. Одним плавным движеньем он вернул ногу наземь и провел рукой по своему привольному лифу. Почтительно помассировал себе правую грудь. Гормональные препараты, что он себе колол, уже приносили плоды.
Хоррор повернулся и зашагал прочь. Ему больше не хотелось встречаться с Фютюром Тамом. Если б только Хитлера, где б ни был он, удалось убедить вернуться к власти. Последние полученные о нем известия утверждали, что его сделали главой кинопроизводства студии «Новый порядок» в Лос-Энжелесе. Ныне он один нес на себе все бремя бунта.
Полдневная жара удушала, и казалось, что она плодит в воздухе лихорадку. Там, привыкший к более низким температурам более высоких атмосфер, выходя из летуна, чувствовал, как горит и покрывается крапивницей у него кожа.
Спуск его был опасен. Посадочная полоса, ненадежно вцементированная в узкий мыс зазубренных скал, выступавший в океан, вся продувалась мощными поперечными ветрами, и не раз он чувствовал, что вот-вот встретится со своею немезидой.
