Из зада Менга вырвалось бронксское браво.
– А что со сторожевыми псами телевиденья? Омбудсмен в последнее время что-то нихера не делает. Если судить о статистике народонаселения по их появлению в телевизоре, девяносто процентов Англии состоит из ебаных негритосов.
Негритосы в пустыне Сахара
В обе дырки ебли одну шмару,
Но была стенка скверной,
И ее срань со спермой,
Слившись вместе, не дали навару.
Их надо хорошенько отмутузить за то, что родились черными, – никакого, блядь, самоуважения. Где б мы с вами были, если бы позволили себе родиться черными? В ебаном сливе сральника, вот, блядь, где.
Жил один негритос из Лесото,
Он питался пиздой и блевотой,
А когда не хватало,
Горстями жрал кал он,
Но голодным ходил отчего-то.
Был один негритос из Лесото —
Он питался хуями и рвотой,
Если ж он голодал,
То в стакан себе ссал
И варил из урины компоты.
И родителям надо взять на себя какую-то ответственность – как только в следующий раз из Матери высунется черная башка, надо по ней ебнуть!
Мне б не знать.
Малютка мисс Мышка, женись-ка на мне. Мистер Киска, у вас же все когти в дерьме.
Бля. Хорошим бывает лишь мертвый негритос, которого я выеб вчера ночью.
Жила негритоска Присцилла,
Ванилью манду себе мыла —
И водил хоровод
Вкруг нее весь народ
И даже одно армадилло.
Братие ентой кохренации, – продолжал Менг, как мог изображая «негроидный» голос, весь раздувшись от достоинства, проповедуя, размахивая руками, и приходской елдак его кивал в парящих облаках. – В Бибилеи ниччо не грицца какретно, скока бесов живет в нигре. Там грицца тока про то, как старая мамаша Ейва ёблоко слопала. А вот зымей – он, сука, думает, самый хитрый. Она это ёблоко дядьке А-в-дамку дала, а у йво от ентого колики схватили! – Менг поперхнулся и захихикал. – Ейва ента – она с ёблоками свайми уж как есть мастерица. «Тяг ля суда, зымей, – грит она, – у тя в кармане ишшо ёблока не найдецца? Или мне тебя прям тут ублажать да доматывацца?»
Менг оглядел всех озадаченно. Невинно эдак. Незримый чичероне грез умолк.
– Вот я, блядь, и говорю, – продолжал он через несколько времени. В тучах верещали черножопые. – Каждую, блядь, неделю наших темных собратьев на затерянных континентах осаждает какая-нибудь новая беда. Либо они друг друга убивают, либо столько еблись, что теперь им жрать нечего. Британские благотворители вечно ходят и просят со своими мисочками, по телевиденью призывы публикуют и в сраных тряпках: надо еще добровольцев, пусть туда едут и помогают. А почему все эти негритосы озабоченные тут не приходят и в добровольцы не записываются? Да ни в жисть, нахуй! Только белые прут эшелонами в эту Мамбаюмбу, где им за все старанья отрезают яйца. Аборигены, которые уже у нас тут, никаких намерений не имеют сваливать со своего мягкого топчана. А когда у них спросишь, почему они ничего не делают для своих бессчастных собратьев, говорят: «Нет времени, чувак, мне жиро во вторник обкэшить надо».
Менг сел на своего любимого конька, всех своих утей в рядок выстроил.
– Они из Самболенда своего только зубами не выгрызаются – да их в свою Африку теперь только атомной бомбой загонишь. Они больше не бремя белого старика, они теперь наше бремя; если б только можно было всех английских негритосов посадить на пароход туда, я б им на билет пятерку дал, а вы разве нет?
Святой Ебала! Слава богу, на подступах уже дизайнерские детки. Это уж точно положит конец черной расе. Если есть выбор – ну кто согласится брать себе негритенка, если можно выбрать первосортного белого?
Из емкости Менга с черной пастой, булькая, вырывался чистый угарный газ, смертельней, чем из цистерн «И. Г. Фарбен».
– Раз и навсегда, я знаю – генетика сыграет в Хлыста Ларю́. – Из него сливалась энергия. Тошнота и отвращенье поступали в его уже недужный мозг. Он услышал, как в аорте лопнул сосудик – тот крупный, что нес кровь из сердца, – вырвался из отсеченной груди черного человека. Он принял на себя хлещущую дугу крови. – Что это – черное, с белыми глазами, стучит по стеклу? – Своей волосатой ноге он позволил поскользнуться в месиве. – Негритос в микроволновке!
Менг опустил цинические глаза с размазанной по ним тушью на «Трибуны единства» посреди Садов. Их заполняли местные вахлаки, что по многу часов выстояли «апатию обструкций», иногда храпя прямо на ногах, буйно ликовали, когда он плевался своею шумной чепухой, а если в его потоке шуток случалась заминка, выглядели смущенно и как-то никли, подрубленные.
Поистине же они были мертвы и так и не увидели меланхоличных порывов его сердца.
– Не будьте пиздюками всю свою жизнь. – Менг уставил в их сторону указующий перст. – Возьмите себе, блядь, отгул.
Хватит ему уже окормлять бесчувственную пасть публики.
– Всего еще одна домашняя истина до возвращения доброго лорда Хоррора – и моего брата Экера, который вернул «честь» в слово «Мэнчестер»!
Если он помнил правильно, на следующий месяц Экер забронировал им места в туристском классе «Пан-Ама» в Америку. По некой причине, известной лишь его брату, он рассчитывал найти Кость Один в полном порядке в Нью-Орлинзе – хромосомы по-прежнему взаимосвязаны, челюсть тыквенным фонарем снова готова сосать титьку мира.
Если только…
Менг потер лоскут крови у себя на локте. Ему противна была сама мысль о том, что еще одни выходные придется провести за изящным распределеньем подонковой крови.
– НЕГРОСЕМЯ, генетические больницы, ДНК, общие спальни производителей. Тогда не будет никакой нужды в политике абортов ради того, чтоб покончить с пакистанскими новорожденными девочками. Не будет нужды выпускать даже одного еще негритоса из раскрытой пизды перенаселенности мира. Не нужно давать Африке утопнуть под черною пятой. Через сто лет лишь четвероногие твари станут там бродить по тучным землям. Генетика дарует нам полное истребленье черной расы. Мы лишь время от времени будем фыркать у клеток с черными, сохраняемыми, скажем, в зоосаде Кукабурры в глухом аутбэке страны Оз, чтоб любопытствующие могли полыбиться на тот УЖАС, какой мог бы случиться: земля, полная кишащих НЕГРИТОСОВ. На каждую черную мать, что поступает в роддом, выйдет белый ребенок – и, блядь, добровольно. Хоть деньги на это ставьте! Конец ПОД-разделеньям. Никаких Голлигубок не будет больше нести херню, никакие черные ублюдки не станут читать по теле виденью никому мораль.
Наследье предков Менга выпрямило ему плечи, опустило руки – по-обезьяньи – до полу. Он медленно отвернулся от толпы. Их присутствие отступило у него в мыслях. Он сунул микрофон себе в рот и спустил на полпути в утробу. Из желудка его донеслась череда кишечных бульков – они распространились гипераудио по опускающимся небесам, а затем затрещали по всем Садам: с таким звуком ебется сотня собак, – и откуда-то из его свиной сердцевины пропищал его собственный голос – различимый и от всей души:
