Стараясь дистанцироваться от всей этой свалки, Экер выглядывал сквозь оконные рейки. Они пересекали одно из крупных озер страны, и по его безотливной поверхности плыл огромный плот обугленных трупов. Ему это напомнило моргуара, которого он однажды заметил у побережья Корнуолла.
Оперши голову на рейки, Экер позволял свежему воздуху себя охлаждать. Бок его по-прежнему жгло там, где хирургическое лезвие доктора Менгеле откромсало его от Менга. Если им только удастся держаться подальше от произвольных излишеств зверинца Менгеле или машин убийства из Биркенау или Бжезинки, все будет хорошо. За предрасположенность Менгеле к коллекционированию всяческих уродов он благодарил ту сущность, что за ними присматривала. Она явно спасла им жизнь.
В тот день, когда их отправили железной дорогой в Аушвиц, всемогущее это существо, должно быть, осознало их потенциал. Их поезд вез румынских евреев и более обычной нормы – богатый ассортимент уродов: женщину с двумя носами, еще одну с ослиными ушами, два комплекта четверняшек и маленькую девочку, у которой вместо волос на голове было овечье руно.
Они с Менгом были первыми близнецами, прибывшими в лагерь, кто оказался соединен вместе. Много часов они провели на пустынном участке в объятьях друг друга, пока из шквала дождя не возник доктор Менгеле. Он появился с двухколесной деревянной тележкой, которую толкал еврей из Ковно. Тележку украшали туристские наклейки из Хелмно, Белжеца и Собибора. По-прежнему сочлененных близнецов погрузили в тележку, и доктор Менгеле показал, куда везти – сквозь цветочные клумбы, удобрявшиеся экспериментальным месивом из человеческой крови и молотых костей.
– Zwillinge, zwillinge, zwillinge, – сопел генетик.
В двадцати ярдах за Der Weg zur Himmelfahrt («путем к небесному странствию») еврей с тележкой стал погружаться в сочащееся болото грязи и крови. Там Менга и Экера нежно сгребли в отцовские объятья Менгеле и унесли на его безопасную плантацию. И нечеловеческое марево коммандо «Мертвая голова» концлагеря Аушвиц виднелось из далекого Равенсбрюка за сотню миль.
В недели вслед за их разделеньем доктор Менгеле был к близнецам очень внимателен. Менгу покупал в «Доме Диор», Париж, красивые платья, суетился из-за каждого атласного халатика и бархатной ленточки, что несочетаемо обряжали Минотавро-образную фигуру получеловека. Доктор настаивал, чтобы Менг носил ярчайшие красные губные помады, а сам сочувственно слушал, когда близнец страдальчески молил его о «теле, как у Мэй Уэст; упорном теле – с изгибами, что просто не кончаются».
– Будь спокоен, юный Менг. Я помогу тебе преодолеть каприз Природы. В конце концов, мы, люди науки, здесь как раз для этого. Своими маленькими хирургическими лезвиями мы способны исправить вечно злокозненные узоры Природы. – После чего доктор энергично тер Менга бруском мыла, сваренного из человечьих останков. Мыло пахло «Спасательным кругом». Частички кости и хрящей в водопроводной воде Аушвица цеплялись за черные волоски на теле Менга, и Менгеле внимательно склонялся и ртом ссасывал их, захватывая длинные пучки намокших волос между зубами. Закончив, доктор откидывался на спинку плетеного кресла, довольный, насвистывал арию из любимой оперы Пуччини, а после принимался мурлыкать вальс «Голубой Дунай».
Одной из директив у Менгеле было вызывать у женщин-близняшек Аушвица множественные рожденья в попытке восстановить население убывших германских армий. В Менге же он развивал замысел инкубировать первую в истории мужскую беременность. Это весьма интересовало его хозяев в Райхе, которые требовали фотоснимков обнаженной натуры получеловека – их следовало отправлять непосредственно в «Фюрербункер». Позднее намекалось, что Хитлер сам предоставил пузырек собственной ценной спермы для введенья ее Менгу.
– Не дай ебаный боже, – заметил Экер по поводу замысла вывести гибрид Менга и Хитлера. – У негритосов и жидяр своих ятых проблем мало?
Экер подозревал, что присутствие его брата нажимает на эротический переключатель в и без того лихорадочном и недужном уме доктора Менгеле. Чистое ли это совпаденье, что имя «Менг» – сокращенное «Менгеле»? Получеловека окрестили так в те таинственные годы перед их прибытьем в лагерь смерти, и, насколько он знал, к самому доктору с этим уменьшительным именем никогда не обращались. Казалось, никак очевидно не объяснить ту отцово-сыновнюю связь, что меж ними существовала. Ни одно другое существо в стране, коей правила лишь жестокая и великая реальность, не получало таких благ с более человечной стороны доктора.
В Дахау нравственное значение детоубийства обсуждала за чаем компания гоблинов. Большой Нос выдвигал мнение, что, поскольку все дети на вкус – либо морская капуста, либо шпинат, – вопрос целиком располагается в области гурманства.
– В том-то и дело! – вскричали три мудрых негритоски в увольнительной из «Еженедельника Тигра Тима». Все их негритянские волосы дрожали, они высказывали афроцентричные рекомендации.
– Вари их подольше, – высказалась один.
– Они от ентого нежнеють, – добавила два.
Номер три облизнулась.
– Ни кусочка на тарелке не оставляй…
– …и всегда вытирай руки после приятной еды! – хором пропели они припев.
Сколь субъективны и неубедительны обычно бы ни были подобные дискуссии, вечный вопрос всегда оставался напоследок.
– Как же быть с искусством, его значеньем и примененьем в жизни?
Пацапс-берсерк с кучерявой шкурой, выкрашенной искусственной киноварью, вскочил на стол и перевернул ногой заварник. С его раззявленной челюсти свисал расчлененный еврей.
– Ебать и вас, и ту лобковую вошь, от которой вы протекли! – Разбрызгивая на гоблинов мерзостную морось вонючих слюней, он вырвал из своей пасти еврея. – Максимальное усилье – вот к чему призывал доктор, и, клянусь ебаторией, мы его приложили.
Глава 5
Земля Нимфокорелий
Омар любви
Небо над Порчфилд-сквер было раскаленный горн. Менг задвинул шторы. В его спальне зримо потемнело. Он возжег единственную газовую лампу над своим ложем с четырьмя столбиками. Пятнадцатифутовый омар, которого он шнурками привязал к кровати, щелкал клешнями, предвкушая. Из его рта неслось пронзительное нытье. На жабрах пузырилась пена. Менг присвистнул.
– Этих южноафриканцев хуем не пооколачиваешь. – Получеловек поспешно повязал себе на лоб ленту из белого шелка и поднес ногу к омару. – Ты слушаешь или как? – И, не переводя дух, продолжал: – Этот я в Аушвице, бывало, рассказывал, над ним всегда смеялись. Не перебивай, если слышал.
Идут через джунгли англичанин и южноафриканец, видят: лев вылизывает жопу другому льву.
«Необычно это как-то, нет?» – спрашивает англичанин.
«Да нет, – отвечает южноафриканец. – Он только что сожрал негритоса и теперь старается его вкус заесть!»
В общем, – потянулся к омару Менг, – меня он всегда веселит! – Он нежно коснулся омара. Несмотря на пекло в комнате, панцирь его был как лед. – Ничего, Утя моя. – Под его рукою, ощущал он, хрупкая жесткая спина скорлупы содрогается. – Скоро мы тебя разогреем.
