– То же солнце, что притягивает лилии, притягивает и змей, – вздохнул голос.
Даже не видя Ифрита, Херби узнал в голосе густую южную растяжечку. (По-французски:)
– Ваша мать лежит в мемфисской земле, – приглушенно промолвил он Элвису.
Как-то уместно было отыскать Его в Дахау.
Коктейль из токсинов истаял, и Ифрит явился пред очи его. Херби с облегченьем узрел молодого человека, растянувшегося на диване: розовая рубашка расстегнута до пупа, узкие черные брюки со штрипками и кошачьи сапоги, надетые на розовые с черным носки. В руке его праздно болтался стакан лансера.
– Что вы здесь делаете? – не устоял от очевидного вопроса Херби.
– А где же мне еще оказаться? – Ифрит вроде бы даже вспылил. Кожа на лице у него выглядела такой мягкою, что, казалось, коснись ее пальцем – и лопнет. – Я сам в этом виноват. Вся эта херня про доктора Ника, доктора Смерть. Он был мне добрым другом. Нахуй, я сам себя убил, непреднамеренно. Но, с другой стороны, не все ли мы так же поступаем рано или поздно?
– Работа врача – спасать жизни, – с негодованьем ответил Херби. – Он дает клятву Гиппократа.
– ДВЕНАДЦАТЫЙ ЗАКОН ФЕЙ, – хмыкнул Элвис. Глянцевый локон черных волос скатился ему на лоб. – В каждом лагере свой доктор Менгеле.
– Ха, вездесущий доктор Кайф, – в отвращеньи произнес Херби, – с его улетными иголками.
– То был доктор Росс. – Ифрит треснул губами. – Росс-Музыкальный-Автомальчик-Человек-Оркестр. Амфетаминов в аптечке у Сэма оставил столько, что на топливо Спутнику бы хватило. Проворный он был темномазый… Чпик-Чпок. – Он пристукнул ногою и тихонько пропел: – Буги с доктором пляши… болей буги от души… – Он резко умолк и заговорил со знанием дела: – Люкс Интерьер говорил, что я продавал Мамины рецепты на пилюли для похуданья. Когда он войдет в эту дверь и окажется в Преисподней Говнодавов, я его обслужу.
Херби выглянул в открытое окно на окружающий участок.
Ряды мертвых младенцев пылали, как свечи вокруг кенотафа. Капо, переодетые зверьми, длинными сужающимися зажигалками не давали детям погаснуть. Мост в Лагерь Маут хойзен был восхитительным зрелищем маринованного света.
Крохотные тельца были розовы, огромное небо – голубо; розовый и голубой – любимые краски Матисса.
– Голубые Небеса на земле располагались на углу Бил и Эрнандо, – вспоминал Элвис. – Когда гляжу на старые фотографии, где я позирую со всеми этими блюзовыми парнями – Младшим Паркером, Би-Би Кингом, Роскоу Гордоном, Бобби Блэндом, Бруком Бентоном, – мне непонятно, что же произошло. Черт, да я ж бывало говорил Сэму, что ярд говна бы сожрал, лишь поиграть на тех сессиях с Воющим Волком, которые он продюсировал.
«Вот где Душа Человечья, – и Сэм показывал на снимок Волка, – величайший талант, с которым мне доводилось работать. Чего б я ни отдал, лишь бы вновь увидеть этого человека и услышать его обалденный голос – как он крутого блюза слущивает».
Элвис как бы подмигнул.
– Теперь вот что имеет значенье. – Он откинулся на спинку кресла-«Ле-Ни-Вца». – И чем дольше я тут сижу, тем важней они кажутся. Уж точно важней, чем нынешние событья.
Лицо его было бело, но имелась в нем эта странность: когда он моргал, весь низ его черт окутывала пелена мрака.
– К мистеру Филлипсу Волка привел Айк Тёрнер, а… это даже не записали… меня он тоже туда привел! Я ж дешевкой был всего-навсего, так себе на гитарке бренчал уже тогда. Рожей не вышел, чтоб такого даже к дверям подпустить на сессии Волка. Лучше играть так и не научился, ни к чему оно мне было. А вот Айк хитрый лис был. Клянусь, глаз у него был наметанный; в будущность глядел. Должно быть, разглядел во мне что-то. Это за много лет было до того, как Сэм Филлипс заметил, что я вокруг тусуюсь… я на дюжине записей у него поиграл, а он на меня только потом вниманье обратил…
Снаружи голубой свод неба тянулся как бы чуть ли не до Марса. Херби содрогнулся.
– …это ж я ритм трямкал у Джеки Бренстона на «Ракете-88», – продолжал Ифрит. – Вот же я тебя удивил, а? Айк говорил, что я «белыш фартовый». Только «Ракета» так и осталась единственным номером, что я с ним нарезал, который хоть как-то продавался. Там-то я и привычку себе приобрел – Айк же был Доктор Смерть-Давай. Я на его порошках много лет держался. Он однажды пытался даже меня шантажировать, чтоб я с ним пластинки резал… да только я подписался быть с Народом. В общем, одну услугу я ему оказал; на одной его вездесущей сессии подхлопал в ладоши. По-моему, он ее под псевдонимом выпустил, там какая-то анаграмма была его имени – Кай Ренрёт, и песенка была без слов… «Наседка». Нет… «Кочет»… никак не отсветила она.
Лампы Херби запечатало меланхолией. Ночная подсветка выхватывала доски лачуги с необрезанными краями и рейки на потолке. Вокруг была небрежно расставлена грубо сработанная деревянная мебель.
– Я хлопал в ладоши в такт и давал выход своей радости спонтанным свидетельством. – Элвиса коснулась сейсмичная улыбка. – Я был банальным счастливым хлопуном Господа Бога за много лет до того, как меня на этих задворках заперли.
Несколько мгновений он помолчал.
– Это правда. Воющий Волк был чем-то большим, не просто человеком. Большеног под конец своей карьеры записал альбом «Электрический Волк». Обалдеть, это просто самый первобытный электрический блюз, что и на свете бывает. Если б я не бросил за много лет до этого, пластинка эта меня прихлопнула бы напрочь… хотя критики ее терпеть не могли… блядь, да сам Волк ее терпеть не мог. Только ты уж мне поверь, от нее кровь Божья в венах стыла, это ж просто пиздец всему блюзу. Я должен был пойти с Волком, и Бо, и Грязным на «Шахматы»… мы с Дейлом Хокинзом, и с этой свиньей Бёртоном, сияли б во тьме. – Элвис рассмеялся. – Блюза б залабали, хера с два.
Ифрит лениво откинул голову назад.
– Вот тогда, когда я имел возможность сделать что-то хорошее… мне было насрать. Разве не так оно обычно бывает?
Херби изогнул фонарики, стараясь прочесть название книжки у Ифрита на коленях: «Научный поиск Иисусова лика». Он вспомнил – так называлась книга, которую Элвис читал на горшке, когда умер.
– Хоть и помер, я по-прежнему в эфире. – Элвис закинул в себя зантак в сахарной облатке. Предуведомляя (быть может) незаданный вопрос Херби, он продолжал: – У Мамы была тройня. Джесси Гэрону сделали аборт – он, блядь, недоразвитый был, христаради. Его пронто закопали. Господь дал ему покоиться в вечном мире. Мы слух распустили, что Джесси помер при моих родах, чтоб Мамину репутацию спасти. Маме сорок шесть было, когда померла, на четыре года старше, чем мы все верили… а папка мой никогда не был черным, как это Чарли Фезерз утверждал, старый лживый пиздосос. Сидит сейчас за то, что резинку отравлял…
«Фольксваген» изо всех сил сосредоточивался. Вот-вот затрубят в горн, рассчитывал он.
– Расставаться с другом – это немножко умирать. Мне так Мама говорила, благослови Боженька ее сердечко. – Он потянул из стакана воды со льдом. – Говорили, что раз Джесси умер, в аккурат когда я появился на свет, то у меня от этого все обаянье, какая-то добавка обреченности. От этого во мне стало больше мифа. (Может, за эту ложь я тут и оказался.) Но другой мой брат выжил. Его усыновили, и в 38-м он переехал в Техас. Много лет спустя я с ним встретился в «Пристяжном столбе». Он только что закончил военное училище и пел совсем как я, бедная убогая ебучка.
