Топонимы чаще всего являются составными, в которых используются те же элементы, которые только что упоминались, — это главным образом существительные и прилагательные. Наиболее часто употребляемыми составными элементами являются следующие:
Ьеппа, «острие»,
-bona, «источник»,
briva, «мост, брод»,
briga, «возвышенное место, холм»,
duno-YL -dunum, «сильный»,
duro- и -durum, «форум, рынок»,
га/о-и -ialum, «поляна»,
lano- и -lanim, «ровный»,
mago- и -magus, «плоский»,
nemeto- и -nemetum, «священный лес или участок»,
randa, «граница», rito-, «брод».
Некоторые названия рек — такие, как Ахопа (Эна), Avantia (Ванс), Varus (Вар), Isara (Уаза, Изера), — являются более древними, или до-кельтскими, и возможно, что их составляющие не принадлежат к вокабулярию галльского языка, находящегося в употреблении.
ЛИТЕРАТУРА
По уже указанным выше причинам галльская литература не являлась письменной. Впрочем, от этого она не переставала быть подлинной литературой — богатой, разнообразной и впечатляющей. Тому есть одно объяснение: она была уделом профессионалов — друидов и бардов. Это то, о чем говорят многие античные авторы, даже из числа самых древних. Так, анонимный автор «Описания» («Periegesis»), которое было написано до 110 года до н.э. и посвящено царю Никомеду из Вифинии, пишет: «У кельтов обычаи и нравы эллинские, и это благодаря частым связям с Элладой и радушию, с которым они принимают иноземцев из этой страны». Страбон, основываясь на свидетельстве Посидония, подтверждает преобладание греческой культуры в Галлии до римского завоевания. «Массалия, — пишет он — еще совсем недавно для варваров была школой, она делала из галлов эллинофилов, и они даже свои договоры составляли на греческом языке». Некоторая близость двух языков — галльского и греческого — располагала галлов к эллинской культуре.
Латины, со своей стороны, говорят то же самое. Самыми древними сведениями касательно галлов они обязаны тому, кто был в Италии их лучшим знатоком — Катону Критику. Эта информация, записанная где-то в конце первой половины II века до н.э., гласит, что «большая часть Галлии в совершенстве овладела двумя искусствами — войны и риторики». Иначе говоря, в Галлии с начала II века уже существовала настоящая риторика, которая изучалась в школах и навыки которой применялись в собраниях. В своей утраченной работе Посидоний должен был реалистично обрисовать этих ораторов, так как у Диодора мы находим такое описание: «Их голос низкий, а интонации крайне резкие. Их слово кратко, энигматично, преисполнено аллюзий и намеков. Иногда, чтобы возвысить себя и принизить кого-то, применяются гиперболы. Их тон угрожающий, высокомерный и трагический». У этого ораторского искусства тем более есть причины развиваться, что оно применяется во многих обстоятельствах — на политических, военных и судебных собраниях, в любых ситуациях, где требуется некий церемониал, но также на пирах и в словесных перепалках, предшествующих кулачному бою и дуэли.
Кроме регулярных импровизированных упражнений, в которых мастерство владения языком основывается на формулах, на повторяющихся образах, огромное место занимает поэзия, передающая тексты различного содержания в стихотворной форме. Только она обеспечивает долговечность любому тексту, какой бы природы он ни был. По необходимости поэзия носит в первую очередь поучительный характер. Суть передаваемого знания включается в обширные поэмы, которые ученики, выучивают наизусть. Использование мнемотехники и рифмованных каталогов позволяет выучивать тысячи стихов. Поэзия является делом друидов, которые через нее передают исторические, географические и научные знания.
Барды практикуют свое искусство не только в школах и собраниях, но в любой среде и при любых обстоятельствах. Они, подобно греческим аэдам, являются, согласно определению Марселя Детьенна, «служащими верховной власти». Их задача — прославлять доблестного воина и того, кто добился власти благодаря своим добродетелям. Первого они сопровождают на поле брани, второго — в собраниях и посольствах. Им не претит и самая ядовитая сатира, поскольку хвала добродетельных питается, в частности, за счет осуждения трусов и негодяев. Барды и их поэзия не только являются хранителями и певцами воинской доблести и героизма. Позже, когда воин-победитель уступил место жадному до влияния политику, у бардов возникли некоторые трудности с тем, чтобы сохранить за собой нишу в таком, столь прозрачно структурированном, обществе. Их поэмы теряют всякую сакральность, торжественность, становятся слишком выспренними и нравоучительными. Посидоний сохранил для нас воспоминание об одном из таких несчастных поэтов: «Однажды, когда Луэрн (отец царя Битуита) давал большой пир в день, что был заранее установлен, один поэт у этих варваров прибыл слишком поздно. Он предстал перед Луэрном с песней, в которой воспевалось его величие, но, при этом, жалуясь на свое опоздание, вину за которое он остро чувствовал. Правитель, которого позабавили эти стихи, потребовал кошелек с золотом и бросил его барду, поместившемуся сбоку его повозки. Бард подобрал его, и пришлось прослушать его новую песню, в которой были слова о том, что следы, оставляемые на земле повозкой правителя, — это борозды, расточающие людям золото и благодеяния». Продажность до некоторой степени возместила отсутствие цензуры, но она не искоренила полностью находчивость и образность.
Населением лучше всего усваивается такой род литературы, как эпическая поэзия, большую часть своих сюжетов черпающая в военных событиях. «Под сладостные звуки лиры барды воспевали подвиги великих людей в героических стихах», — пишет Аммиан Марцеллин. Элиэн уточняет: «Сюжетом своих песен они выбирали тех, кто нашел красивую смерть на поле брани». Это указывает, до какой степени — по тематике, по распространенности во всех слоях населения, по личностному складу авторов и исполнителей — эти галльские эпопеи были близки двум длинным поэмам Гомера, которые для греков являлись не только квинтэссенцией всей их литературы, но и чем-то вроде Библии.
В античных источниках нет ни единого упоминания о существовании более популярного и живого литературного жанра — драмы. Впрочем, ее присутствие в протоисторической Галлии весьма вероятно, поскольку она необходима для не столь возвышенных умов, которые не в состоянии за одно прослушивание усвоить очень длинные и зачастую трудные тексты. Без нее было бы трудно объяснить значительный успех сельских театров в начале галло-римской эпохи.
ФИЛОСОФИЯ
Если для кого-то еще неочевиден высокий уровень развития галльской цивилизации, то последним аргументом станет наличие у галлов философии, о чем свидетельствуют греческие авторы, начиная III века до н.э. Некоторые из них, такие как Антисфен Родосский, — без колебаний относили вообще зарождение философии к варварам, в частности к кельтам и галлам. Это мнение, конечно, являлось крайним и преувеличенным, но оно ценно тем, что породило влиятельных оппонентов, которые уже в очень раннюю эпоху вынуждены были упоминать о мудрости негреческих народов. Именно в связи с этим вопросом друиды и «семнотеи» впервые упоминаются в античной литературе. О вторых, чье имя соотносили с греческим термином, обозначающим шаманов, нам не известно ничего, кроме того, что, как указано в одном источнике, они были связаны и даже отождествлялись с друидами. До эпохи Цезаря авторы, упоминавшие о философии в Галлии, единогласно считали друидов главными творцами ее. Без них галльской философии не было бы, как не было бы персидской философии без магов.
