На следующий день после того, как петицию передали мэру, пастор Салль написал Тео:
«Тридцать соседей подписали петицию мэру с просьбой ограничить его свободу, а также привели доказательства того, что он доставляет им неудобство. Мэр передал петицию начальнику полиции, который приказал отвезти вашего брата в больницу и не выпускать его из нее. Начальник полиции только что приходил ко мне, чтобы передать эту информацию, и попросил меня известить вас о сложившейся ситуации»12.
Тео написал письмо своей сестре о том, что Винсента должны перевести в сумасшедший дом в Экс-ан-Провансе. Он признался, что прогнозы на будущее не самые радужные, и добавил: «Я ожидал такого поворота развития событий, и сейчас стало ясно, что до его выздоровления пройдет много времени»13.
Приблизительно 16 марта 1889 года к Винсенту заходил начальник полиции Жозеф д’Орнано. Винсент находился в больнице с 26 февраля, и, судя по его реакции, ему еще не говорили о том, что соседи написали на него жалобу мэру. Начальник полиции сообщил Винсенту о петиции и выводах, сделанных полицией после расследования. Жозеф д’Орнано сказал, что в ближайшем будущем Винсенту придется остаться в больнице. Ван Гог по непонятным причинам понял, что петицию с просьбой выслать его из города подписали восемьдесят человек, и был ужасно расстроен таким развитием событий:
«Ты можешь себе представить, каким страшным ударом явилось для меня то, что такое большое количество людей трусливо объединилось против одного больного человека… Меня это страшным образом потрясло, но я стараюсь не злиться и сохранять спокойствие… Я уверен, что мэр и начальник полиции дружески ко мне расположены и сделают все возможное, чтобы это уладить»14.
Винсент заверял Тео, что «все обвинения ни к чему не приведут», а оспаривать их не имеет смысла потому, что люди могут
подумать, будто он «опасный человек», и, вообще, «сильные эмоции могут только сделать мне хуже»15. По тону этого письма, написанного 15 марта, видно, что Винсент в состоянии логически мыслить и его болезнь не находится в стадии обострения. До событий 23 декабря 1888 года у Винсента не было причин волноваться по поводу своих соседей. Да, он отличался от них, был художником, у него были другие привычки, чем у соседей из среды рабочего класса, но он не представлял для них никакой опасности. Вот что вспоминал полицейский Альфонс Робер: «Замечал ли я за ним какие-нибудь странности? Нет, никогда. Все время, пока я его знал, он был совершенно нормальным, и даже дети не обращали на него никакого внимания»16. На самом деле последнее утверждение не соответствует действительности. Местные подростки уже давно смеялись над эксцентричным поведением Винсента, а после того как он отрезал себе ухо и после его госпитализации атмосфера вокруг Винсента стала напряженной. В интервью, данном перед смертью в 1911 году, Мари Жино вспоминала, что «он по-настоящему заболел только потом, из-за поведения глупых людей»17.
Местный библиотекарь месье Жуллиан вспоминал в 1950-х годах: «Мы начали его бояться только после того, как он нанес себе увечье, потому что поняли, что он сумасшедший»18. В течение января 1888 и февраля 1889 года перед Желтым домом стали собираться группы людей, которые пытались заглянуть внутрь, чтобы посмотреть на художника, который отрезал себе ухо. К дому Ван Гога стали ходить, как на аттракцион в городском парке.
В письме Тео от 18 марта Салль описал реакцию Винсента на петицию горожан:
«Этот документ потряс его до глубины души. “Если бы полиция, – говорил он мне, – защищала мою свободу и не давала детям и даже взрослым собираться около моего дома и залезать в окна, как они делали (словно я какое-то диковинное животное), я бы был гораздо спокойнее. Я никогда не причинил никому зла, никого не поранил, и я не опасен”».
В этих словах Винсента чувствуется желание мира и спокойствия. Ирония судьбы заключается в том, что жители города, в котором художник хотел поселиться и в котором он почувствовал максимальную творческую свободу, отвергли его.
Далее пастор Салль пишет:
«Вне всякого сомнения, я понимаю, что к нему относятся, как к сумасшедшему, что одновременно очень расстраивает и озлобляет его. Я говорил ему, что после выздоровления ему ради собственного спокойствия необходимо переехать в другую часть города. Мне кажется, что он прислушался к моему совету, хотя заметил, что ему может быть сложно снять квартиру после всего того, что произошло»19.
Вот что писал Винсент в изоляторе больницы о том, как ограничивают его личную свободу:
«Вот я опять здесь, под замком, в изоляторе со смотрителями, на протяжении нескольких долгих дней. При этом никто не собирается доказывать мою вину»20.
Разобраться с петицией и понять, почему ее подали, стало моей новой задачей, очередным кусочком пазла, которому я хотела найти место в общей картине. На протяжении прошедшего столетия многие критиковали жителей Арля за то, что они так плохо обошлись с больным человеком. Петиция против Ван Гога – больное место для многих местных жителей, и об этом я прекрасно знала еще до начала работы над проектом. Многие сильно преувеличивали количество людей, подписавших эту петицию, оригинал которой, судя по всему, был уже давно потерян. А так как оригинала петиции не было, судить о ней историки и биографы могли только по отношению к ней Ван Гога, которое он высказывал в своих письмах. Постепенно эта петиция превратилась в символ жестокого отношения одних людей к другим и стала еще одним подтверждением правильности представления о том, что Ван Гог был одиноким и непонятым современниками художником. В начале 1920-х годов считалось, что петицию подписали около ста человек. Относительно большое количество подписавшихся людей помогало представить Ван Гога в роли трагического героя и непризнанного гения, а также подчеркивало, что местные жители были мещанами, неспособными понять великое искусство. «Он не рассчитывал на то, что жители Арля еще раз обойдутся с ним так жестоко, – писал Густав Кокио в 1923 году. – Петиция с требованием отправить “опасного художника” в сумасшедший дом вызвала всеобщий энтузиазм. Петицию подписали сто человек, включая мэра города… После этого все вздохнули с облегчением»21. Но на самом деле не было никакого «всеобщего энтузиазма», эту петицию подписали далеко не сто человек, и среди подписавших не было мэра.
После первой публикации писем Ван Гога в 1914 году несколько поколений биографов и искусствоведов безрезультатно пытались найти оригинал этой петиции. В архивах Арля все они получали ответ, что петиции нет, она потеряна. В 1957 году в тихие и спокойные дни между католическим Рождеством и Новым годом сотрудница библиотеки и архива Виолетт Межан обнаружила один любопытный документ и незамедлительно связалась с начальством.
«В это воскресение, 29 декабря 1957 года, я нашла следующие документы во время работы в библиотеке, когда разбирала бумаги, оставленные моим предшественником, месье Луша, работавшим в библиотеке с 1944 по 1947 год:
