Книга Кибериада. Сказки роботов, страница 32. Автор книги Станислав Лем

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Кибериада. Сказки роботов»

Cтраница 32

– Морочишь машине голову! – крикнул Трурль, но сразу же раздался ее глубокий голос:

– Перестаньте же ссориться в эдакий-то момент! Я знаю, что оно есть: Небытие, Несущее, то есть Ничто, поскольку вещи эти соответствуют ключу к букве «н», как Несуществование. Лучше поглядите в последний раз на мир, ибо вот-вот его не станет…

Слова замерли на устах раззадоренных конструкторов. Машина и на самом деле творила Ничто, причем таким образом, что поочередно убирала из мира разные вещи, которые переставали существовать, словно бы их и вовсе никогда не было. Убрала она уже натужки, непойки, нырники, недольки, налушки, недостопки и нервонцы. Порой казалось, что вместо того чтобы убирать, уменьшать, выбрасывать, ликвидировать, уничтожать и отнимать – увеличивает она и добавляет, поскольку ликвидировала и неслыханность, нахальство, неверие, ненасытность и немощь. Однако потом вокруг смотрящих вновь стало пустеть.

– Ой-ой! – сказал Трурль. – Как бы тут беды не случилось…

– Да что там! – сказал Клапауций. – Ты ведь видишь, что делает она вовсе не Генеральное Ничто, а всего лишь Небытие всех вещей на «н», следовательно, ничего не случится, поскольку эта твоя машина – совершенно никчемушная!

– Так тебе лишь кажется, – ответила машина. – Я и впрямь начала со всего, что на «н», поскольку таковое мне ближе, но одно дело создать некую вещь – и совершенно иное ее убрать. Убирать я могу все, по той простой причине, что умею делать все-все, но «все-все» – на «н», а следовательно и Небытие для меня – плевое дело. Скоро уже ничего у вас не будет, а потому прошу тебя, Клапауций, скажи-ка – да побыстрее, – что я и вправду универсальна и что выполняю приказы как надлежит, иначе будет поздно.

– Но ведь… – начал испуганный Клапауций и в тот же миг заметил, что и правда исчезают уже не только вещи на «н»: перестали уже окружать их камбузели, стеснята, выследки, гризмаки, рифмольки и брабочки.

– Стой! Стой! Беру свои слова назад! Перестань! Не делай Небытия! – орал во всю глотку Клапауций, но прежде чем машина остановилась, исчезли еще грашаки, клопты, фихдроны и замры. И только тогда машина остановилась. Мир же выглядел совершенно ужасно. Особенно пострадало небо: на нем видны были лишь одинокие точечки звезд; ни следа от превосходных грызмаков и гвайдольниц, которые до этого времени так украшали небосвод!

– Великие небеса! – воскликнул Клапауций. – А где же камбузели? Где мои любимые мрошки? Где ласковые брабочки?!

– Нет их и никогда уже не будет, – спокойно отвечала машина. – Я исполнила – вернее сказать, начала исполнять лишь то, что ты мне приказал…

– Я приказал тебе сделать Ничто, а ты… ты…

– Клапауций, ты либо глупец, либо глупцом притворяешься, – сказала машина. – Когда бы я сделала Ничто сразу, единым махом, перестало бы существовать все, а значит не только Трурль и небо, и Космос, и ты – но даже и я сама. И тогда кто и кому сумел бы сказать, что приказ выполнен и что я – машина действующая? А когда бы никто никому этого не сказал, то каким бы образом я, которой бы тоже уже не было, могла получить надлежащее мне удовлетворение?

– Да пусть уж, согласен, хватит об этом, – сказал Клапауций. – Уже ничего не желаю от тебя, дивная машина, об одном лишь прошу: сделай мрошек, без них мне и жизнь не мила…

– Не сумею этого, поскольку они – на «м», – сказала машина. – Конечно, я могу вновь сделать нахальство, ненасытность, незнание, ненависть, немощь, недолговечность, непокой и неверие, но на другие буквы прошу от меня ничего не ждать.

– Но я хочу, чтоб были мрошки! – заорал Клапауций.

– Мрошек не будет, – сказала машина. – Взгляни, прошу, на мир, что теперь полон огромных черных дыр, полон Ничто, которое заполняет бездонные пропасти между звездами, насколько все вокруг стало им пронизано, как оно прочитывается в каждом закоулке бытия. Это твоя вина, мой завистник! И не думаю, что грядущие поколения должны тебя за это возблагодарить…

– Может, они не узнают… Может, не заметят… – бормотал побледневший Клапауций, с недоверием поглядывая в пустоту черного неба и не смея взглянуть в глаза своему коллеге. Оставил того рядом с машиной, которая умела все на «н», и украдкой вернулся домой – а мир по сей день остался продырявлен Ничто – таким, каким в момент приказанной ликвидации оставил его Клапауций. А поскольку не удалось выстроить машину ни на какую иную букву, надобно опасаться, что уже никогда не будет столь чудесных явлений, как брабочки и мрошки – до скончания века.

Машина Трурля [16]

Конструктор Трурль построил однажды восьмиэтажную вычислительную мыслящую машину. Закончив основные работы, он покрыл ее белым лаком, затем покрасил наугольники в лиловый цвет, присмотрелся издали и нанес небольшой узорчик на фасаде, а там, где предположительно должен быть лоб, оранжевой краской добавил еще морщинку. Весьма довольный собой, небрежно посвистывая и порядка ради, он задал машине дежурный вопрос: сколько будет дважды два?

Машина заработала: зажглись лампочки и забегали по всему контуру, шумными потоками хлынуло по цепям электричество, так, что затрещали контакты и накалились обмотки катушек, завертелось все в ней, загудело, затарахтело, загрохотало на всю округу – и Трурль понял, что придется ему изобрести для своей машины еще специальный мыслительный глушитель. А машина тем временем продолжала пыхтеть, словно ей приходилось решать наисложнейшую во всем космосе задачу, так, что земля дрожала и шевелился песок под ногами, предохранители вылетали, как пробки от шампанского, реле работали на пределе возможностей. Трурлю уже изрядно поднадоел весь этот кавардак, как вдруг машина резко остановилась и громовым голосом выдала ответ: СЕМЬ!

– Ну-ну, моя дорогая, – снисходительно сказал Трурль, – ничего подобного – будет четыре. Будь добра, исправься и ответь мне: сколько будет два плюс два?

– СЕМЬ! – сходу выпалила машина.

Тяжело вздохнув, Трурль с неохотой натянул опять рабочий фартук, засучил рукава и, открыв нижнюю дверцу, полез внутрь машины. Довольно долго он не выходил оттуда, и слышно было только, как он стучит по чему-то молотом, что-то откручивает, свариваеТипаяет, как бегает, гремя по железным ступенькам, по этажам – то на шестой, то на восьмой и опрометью опять вниз. Включил он ток, и затрещало все внутри, аж фиолетовые усы выросли у разрядников. Два часа он бился так, пока не выбрался, наконец, на свежий воздух, перепачканный весь, но довольный, вернул на место инструменты, фартук бросил наземь, вытер лицо и руки, и уже напоследок, для очистки совести разве что, повторил вопрос:

– Так сколько будет два плюс два?

– СЕМЬ! – ответила машина.

Трурль грубо выругался, да делать нечего – опять полез в машине ковыряться, чинить, рассоединять и соединять, перепаивать, переставлять местами, но когда в третий раз услышал от машины, что два плюс два равно семи, удрученно сел на нижнюю ступеньку своей машины и так и просидел, покуда не пришел Клапауций. Спросил Трурля друг, что это вид у него такой, словно он с похорон вернулся, и конструктор поделился с ним своей бедой. Клапауций сам пару раз слазил внутрь машины, пытался что-то чинить и тоже задал ей вопрос: сколько будет один плюс два? На что она ответила, что будет шесть; ну а один плюс один у нее вообще равнялось нулю. Почесал Клапауций темечко, прокашлялся и произнес:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация