Вместо того, чтобы тщетно гоняться за отдельными драконами, Клапауций как истинный теоретик взялся решить проблему кардинально: на городских площадях и в скверах, в самых дальних селениях, он установил вероятностные редукторы, и совсем скоро драконовское отродье сделалось величайшей редкостью. Получив соответствующее вознаграждение, почетную грамоту и переходящее знамя, он отбыл, чтобы соединиться со своим другом.
Пролетая вблизи одной планеты Клапауций вдруг заметил, что с нее отчаянно и призывно машет ему кто-то. Подумав, что это может быть Трурль, с которым что-то стряслось, Клапауций совершил посадку. Оказалось, однако, о помощи взывали к нему туземцы-трюфлефаги. Эти подданные короля Щелкопера придерживались первобытных верований и были суеверны. Пневматология, которую они исповедовали, сводилась к драконоверию: появление драконов они считали карой за грехи и были убеждены, что эти чудовища обладают душой, но душой нечестивой. Сообразив, что пускаться в дискуссию с королевскими драконословами по меньшей мере неразумно, – поскольку ни на что, кроме окуривания мест появления драконов и раздачи амулетов, они не годились, – Клапауций предпочел заняться полевыми исследованиями. К тому моменту на планете обитало всего одно чудовище, зато наисвирепейшее из всех вида Ехидн. Конструктор предложил королю свои услуги, но тот тянул с ответом, видимо, из-за слепой приверженности догме, что причину появления драконов следует искать в потустороннем мире. Просматривая местную прессу, Клапауций узнал, что жирующую на планете Ехидну одни считают единичным экземпляром, а другие существом многоликим, способным существовать в разных местах одновременно.
Это подкинуло ему пищу для размышлений, хоть и не очень удивило. Локализация этих омерзительных тварей зависит прежде всего от так называемых дракономалий, в некоторых случаях дезориентирующих отдельные особи и как бы «размазывающих» их в пространстве, что объясняется обычным изоспинным эффектом квантового импульса. Примерно, как наполовину высунувшаяся из воды кисть руки может показаться пятью отдельными пальцами, так и вынырнувший из конфигурационного пространства в реальное дракон может выглядеть целой серией драконов, что, конечно же, не так.
Однажды, под конец очередной аудиенции у короля, Клапауций задал монарху вопрос, не появлялся ли на его планете Трурль, и подробно описал внешний вид своего друга. Каково же было его изумление, когда он услышал, что, действительно, его коллега гостил не так давно в королевстве Щелкопера и даже подрядился избавить его владения от Ехидны. Взяв аванс, он отправился в близлежащие горы, где особенно часто видели дракониху, но уже на другой день вернулся и потребовал остальную сумму, предъявив в доказательство одержанной победы сорок четыре драконьих зуба. Возникли некоторые сомнения, и окончательный расчет с ним был отложен до выяснения всех подробностей дела. Похоже, Трурль вспылил, позволив себе выражения чуть ли не оскорбительные в отношении особы правящего монарха, и накричавшись, удалился в неизвестном направлении. С той поры ничего не слыхать о нем, зато Ехидна вернулась, как ни в чем не бывало, и принялась еще усердней разорять города и веси, к всеобщему унынию.
Довольно подозрительной показалась эта история Клапауцию, однако подвергать сомнению правдивость слов, исходящих из уст монарха, было затруднительно. Поэтому Клапауций предпочел собрать рюкзак, упаковав его сильнейшим драконобойным снаряжением, и самостоятельно отправился в горы, заснеженный хребет которых на горизонте величественно возвышался в восточной стороне.
Очень скоро он обнаружил оставленные чудовищем следы посреди скал, но даже если бы он их не нашел, о недавнем пребывании здесь дракона говорил стойкий сернистый запах. Клапауций бесстрашно продолжал свой путь, готовый в любой момент применить висящее на плече оружие. Он внимательно поглядывал на стрелку счетчика драконов, которая, постояв какое-то время на нуле, вдруг задергалась, а затем медленно поползла вверх, словно преодолевая незримое сопротивление, и приблизилась к единице. Не оставалось сомнений, что Ехидна находится где-то поблизости, как ни трудно было в это поверить. У Клапауция не умещалось в голове, как Трурль, его испытанный товарищ и прославленный теоретик, мог ошибиться в расчетах и промазать, не сумев уничтожить дракониху. Еще труднее было поверить, что, не справившись с заданием, он вернулся на королевский двор и стал требовать плату за невыполненную работу.
Вскоре Клапауций нагнал растянувшуюся колонну местных жителей, похоже, чем-то очень встревоженных. Они беспокойно озирались по сторонам и старались держаться поближе друг к другу. С тяжелыми мешками на спинах и узлами на головах, они гуськом преодолевали подъем дороги. Поздоровавшись, Клапауций задержал процессию и спросил у идущего впереди старшего, куда это они направляются.
– Мы несем дань дракону, сударь! – ответил тот, похожий с виду на чиновника низшего ранга в заштопанном армейском кителе.
– Дань? Вот как. И что за дань?
– Она, милостивый сударь, включает все, чего пожелал дракон: золото, драгоценные камни, заграничные благовония и множество других ценных вещей высшей пробы.
Ответ безмерно удивил Клапауция, поскольку драконы не требуют обычно подобной дани, и уж точно не нуждаются в благовониях, явно не способных перебить их собственный смрад, да и в золотых монетах тоже, с которыми они попросту не знали бы, что делать.
– А девиц дракон не желает, милый человек? – поинтересовался Клапауций.
– Нет, сударь. Прежде так и было, это да. Вот еще в прошлом году отводил я к нему то пятнадцать штук их, то дюжину, в зависимости от его аппетита. Но с той поры, милостивый сударь, как появился тут один чужак, чужестранец то есть, бродил он здесь по горам с ящиками и аппаратами какими-то, совсем один, без никого… – тут милый человек запнулся и с беспокойством пригляделся к амуниции и оружию Клапауция, особенно смутил его ровно тикающий счетчик драконов, с большим белым циферблатом и подрагивающей красной стрелкой на нем.
– А выглядел он точь-в-точь, как ваша милость! – закончил он чуть дрожащим голосом. – Такое же снаряжение и вообще…
– Я приобрел это все по случаю на ярмарке, – сказал, чтобы усыпить его подозрения, Клапауций. – А скажите мне, мои милые, не известно ли вам, что дальше было с этим чужаком?
– То есть, что с ним сталось? Нет, сударь, этого-то мы и не знаем. Значит, дело было так. Как-то недели две тому… Эй, кум Барбарон, правду я говорю? Недели две, не больше?
– Ага, кум староста, чистая правда, почему же нет? Было это недели две назад или четыре. А может, шесть.
– Ну вот! Пришел он к нам, милостивый сударь, зашел, значит, попотчевался, ничего не скажу: хорошо заплатил, поблагодарил, то да сё, опять ничего не скажу, осмотрел все, по полу и стенам постучал, расспросил зачем-то о ценах прошлогодних, разложил свои приборы, стал какие-то показания с них записывать, да так спешил, что все ходуном ходило, но он поспевал, строчка за строчкой, в книжечку такую красную, что из-за пазухи достал, потом достал этот – как его, кум? – тер… тем… тьфу ты, не выговоришь!
– Термометр, кум староста.
