– Точно! Термометр этот вынул и говорит, дескать, это от драконов у него, и давай его совать туда-сюда, опять что-то записал в свою книжечку, приборы в мешок сложил, мешок на плечи, попрощался и ушел. И больше мы его, сударь, не видели! Так это было. Той же ночью что-то загромыхало, ухнуло, но далеко, где-то у Мидраговой горы. Она за той, сударь, над которой ястреб кружит, видите? Это Щелкоперова гора, больно она напоминает нам Его Величество. А рядом прислонилась к ней, ровно ягодица к ягодице, гора Пакуста, ее так потому назвали, что однажды…
– Хорошо, хорошо, хватит про горы, милый ты мой, – прервал его Капауций, – расскажи лучше, что дальше той ночью было. Ухнуло что-то – и что потом?
– Да ничего потом, сударь. Когда ухнуло, изба покосилась, и я с лежанки на пол свалился, да мне не привыкать. Бывало, дракониха почешет зад об угол дома, и не так грохнешься! Вот хоть бы брат кума Барбарона, он в корыто со стираным бельем свалился, когда драконихе захотелось об их дом почесаться…
– Ближе к делу, любезные мои, ближе к делу! – не стерпел Клапауций. – Ухнуло, на пол упал, что дальше-то?!
– Говорю же, что ничего! Было бы что, я так бы и сказал, а если не было ничего, так не о чем и говорить, зря языком молоть. Правильно я говорю, кум Барбарон?
– Ага, так оно и есть.
Клапауций кивнул головой на прощанье и зашагал прочь, а процессия носильщиков продолжила свой путь, сгибаясь под тяжестью ноши. Клапауций догадывался, что приношения дракону они сложат в какой-то указанной им пещере, но расспрашивать не захотел, потому что и без того весь взмок от беседы с сельским старостой и его кумом. Он успел услыхать, впрочем, как один носильщик говорил другому: «Хорошо, что дракон выбрал такое место, чтоб и ему было близко, и нам недалеко…»
Клапауций шел быстрым шагом, прокладывая маршрут по показаниям пеленгатора драконов. Он повесил его себе на шею и не забывал поглядывать на счетчик, стрелка которого застыла на риске ноль целых восемь десятых дракона.
«Дискретный это какой-то дракон, что ли, чтоб ему пусто было?!» – размышлял Клапауций на ходу, поминутно останавливаясь, потому что солнце палило немилосердно. Марево колыхалось в воздухе над разогретыми скалами, вокруг ни зеленого листочка, только спекшаяся глина в расселинах, и раскаленная каменная пустыня, простирающаяся до подножия величественных гор.
Прошел час, солнце уже перевалило на другую сторону неба, а он все карабкался по осыпям, преодолевая каменные гряды, и добрался, наконец, до ущелий, дно которых терялось в сумраке и дышало прохладой. Красная стрелка на его приборе поднялась до девятки перед единицей и, подрагивая, замерла.
Бросив рюкзак на камень, Клапауций принялся извлекать из него драконоликвидатор, как вдруг стрелка задергалась. Выхватив редуктор вероятности, он быстро оглядел окрестности. Со скалы, на которой он находился, можно было заглянуть и вглубь ущелья, где как раз началось какое-то копошение.
«Чтоб я треснул, это она!» – подумал Клапауций, Ехидна ведь была драконихой. В голове у него промелькнуло: «Может, потому и не требует себе девиц? Да, но раньше-то она охотно их принимала… Странно это, странно, но сейчас главное не промахнуться – и все тогда закончится, как надо!» На всякий случай он вновь потянулся за рюкзаком и вытащил из него деструктор, поршень которого надежно отправляет дракона в небытие. После чего с края скалы он заглянул в ущелье.
По дну высохшего потока в узкой котловине передвигалась огромного размера и бурого цвета дракониха с запавшими, словно от голода, боками. Вихрь мыслей пронесся в голове Клапауция. Может, аннигилировать ее, заменив в матрице положительный знак отрицательным, в результате чего статистическая вероятность недракона превысит вероятность дракона? Но это очень рискованно, учитывая, что один неверный шаг – рука дрогнет! – может привести к катастрофическим последствиям, как уже бывало кое с кем, получавшим неодракона вместо недракона! Все насмарку может пойти из-за одной всего буквы! Да и потом тотальная девероятизация исключает возможность исследования природы Ехидны. Клапауций заколебался, успев выпестовать в душе образ охотничьего трофея прославленного драконолога: растянутая на стене рабочего кабинета, от окна до книжных полок, огромная шкура дракона. И хоть совсем не время было предаваться мечтам, еще одна мысль сверкнула, пока он опускался на одно колено: а еще лучше было бы передать столь замечательный экземпляр в хорошем состоянии драконозоологам и такую научную работу забабахать, что только держись! Переложив фузею с редуктором в левую руку, правой он схватил мушкетон с раструбом, заряженный антиголовой, навел его на цель и нажал курок. Раздался оглушительный выстрел. Вырвавшееся из дула жемчужное облачко дыма окутало стрелка, так что несколько мгновений он потерял чудовище из виду. Но дым быстро рассеялся.
В старинных легендах хватает всяких небылиц о драконах. Говорится, например, что у них бывает иногда до семи голов, но это враки. У дракона может быть только одна голова, поскольку наличие уже двух голов немедленно приводит их к яростной сваре между собой. Многоголовые особи, по утверждению ученых, оказались нежизнеспособны и вымерли из-за внутренних распрей. Эти тупые и упрямые по своей природе твари не терпят малейшего возражения, поэтому две головы у одного тела приводят к скорой смерти организма, ведь каждая из них, чтобы насолить другой, начинает отказываться от пищи или даже из вредности перестает дышать, с вполне предсказуемыми последствиями. Как раз это обстоятельство подсказало изобретателю Эйфорию Деликату идею стрельбы контрголовами. Такая портативная электронная головка, внедренная в тело монстра, немедленно повергает его в состояние внутреннего конфликта и непрекращающейся склоки. В результате он не в состоянии стронуться с места целыми сутками, неделями, даже месяцами, словно параличом разбитый. Бывало даже, что только через год наступала смерть от крайнего измождения. В таком состоянии с ним можно делать что угодно.
Однако, дракон, которого подстрелил Клапауций, повел себя как-то странно. Он, правда, вскочил на задние лапы, взревев так, что посыпались камни с обрыва, и принялся лупить хвостом по скалам с такой силой, что искры сыпались и потянуло гарью. После чего прокашлялся, почесал себя за ухом и, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь, разве что перейдя на легкую трусцу. Не веря собственным глазам, Клапауций погнался за ним по скальному хребту, сокращая себе путь к устью высохшего потока. Не жалкие статейка-другая уже мерещились ему в «Трудах по драконологии», а научная монография, как минимум, – и чтобы на мелованной бумаге, да с фотографией автора на фоне поверженного дракона!..
Перед спуском он примостился за скалой, вскинул девероятизатор, прицелился и нажал на курок. Ложе вмиг раскалившегося ствола содрогнулось – все ущелье окуталось дымкой, а вокруг дракона возникло гало, такое как бывает вокруг луны и предвещает непогоду. Но только и всего! Клапауций еще раз, повторно, свел вероятность дракона к нулю – а тому хоть бы хны! Уровень невероятности происходящего сделался таким, что пролетавшая мимо бабочка принялась взмахами крылышек, как флажками, передавать содержание второй части «Книги Джунглей», в скальных завалах заклубились тени колдуний, ведьм и прочей нечисти, а отчетливый цокот копыт по руслу высохшего потока свидетельствовал о приближении эскорта кентавров, вызванных из небытия чудовищной мощью примененного Клапауцием орудия. Однако драконихе и это оказалось нипочем – грузно присев, она зевнула и принялась азартно расчесывать задними конечностями свой обвисший зоб. Клапауций уже едва мог держать в руках пышущее жаром орудие, продолжая отчаянно жать на курок. Ни с чем подобным ему еще не приходилось встречаться: небольшие камни поблизости легко поднимались и парили в воздухе, а пыль, поднятая гузном чешущегося дракона, не думала оседать и сложилась в воздухе в буквы вполне разборчивой надписи «ГОСПОДИНА ДОКТОРА СЛУГА». Потемнело так, словно ночь нашла на день, и несколько валунов известняковой породы отправились прогуляться, переговариваясь между собой о том да сём. Короче, творились совсем уж невообразимые вещи вокруг, а жуткая тварь, устроившаяся отдохнуть в каких-то тридцати шагах от Клапауция, и не думала исчезать. Клапауций отбросил свою пушку, достал из-за пазухи драконобойную гранату и, уповая на материнскую силу общеспинорных преобразований, пульнул нею в дракониху. От оглушительного взрыва на воздух взлетели обломки скал вместе с оторванным хвостом чудовища, которое возопило неожиданно человеческим голосом: – Караул, убивают! – и ринулось прямиком на конструктора. Клапауций выскочил из своего укрытия ему навстречу, приготовившись распрощаться с жизнью и судорожно сжимая дротик из антиматерии в руке. Он уже замахнулся было ним, когда вновь раздался крик:
