Эта система, известная как бертильонаж, нашла широкое применение в полиции Великобритании и США. Она действительно позволяла идентифицировать некоторых рецидивистов, однако была неудобна тем, что пользоваться ею можно было только после серьезного обучения. К тому же она не срабатывала с малолетними преступниками, которые успевали вырасти в период между обмерами. И к тому же эта система могла использоваться только после преступления, когда подозреваемый уже попадал в руки правосудия.
«Научная криминология» Ломброзо была призвана обойти эти неудобства. Прочно коренясь в викторианских предрассудках, этот диагностический подход беззастенчиво учил главенствующую культуру распознавать чужаков. Однако помимо предвзятости, лежащей в основе метода, еще большая его опасность крылась в том, что признаки, идентифицирующие преступника, он уже не предлагал считывать, а выводил умозрительно.
До викторианских времен упреждающая идентификация была гораздо проще. При встрече с незнакомцем целый набор хорошо известных классовых признаков — произношение, одежда, поведение, прическа — надежно говорил о том, можно ли доверять этому человеку или лучше держаться от него подальше. Неважно, что по этим признакам нельзя было опознать преступника: они позволяли успешно идентифицировать чужака, а этого для горожан-буржуа было более чем достаточно. На взгляд сливок общества XVII и XVIII веков лучше было перестраховаться и выплеснуть вместе с криминальной водой всех младенцев низших классов.
Однако с наступлением новых времен привычные опознавательные знаки стали стираться. Когда города наводнили иностранцы, викторианское общество, безошибочно отличавшее речь лондонского дна от произношения обеспеченных классов, вдруг обнаружило, что слух теперь не очень-то помогает. Даже самая отъявленная публика, почти поголовно ищущая способ проникнуть в более высокие слои общества — или сорвать незаконный куш, — научилась пользоваться старыми сигналами, перенимая определенный выговор или привычку к определенному гардеробу, чтобы ложно причислить себя к нужному классу.
Для викторианских буржуа современная система идентификации была крайне необходима, и, если прежние опознавательные знаки перестали действовать, оставалось лишь изобрести новые. На этом-то этапе и появилась «научная криминология» Ломброзо с ее главным принципом: если порядок в социуме зависит от общественного контроля, значит, жизненно важно определить, кого именно нужно взять под контроль. И Ломброзо засел за составление справочника преступников.
Там, где криминалистика, основанная на настоящей науке, принялась бы изучать место преступления, криминология сосредоточилась на преступнике. Как и многие интеллектуальные направления того времени, она вдохновлялась дарвинистской теорией, которая пронизывала всю эпоху, как электрический заряд. Однако в руках Ломброзо и его последователей криминология оказалась дарвинизмом самого порочного толка.
Эти антропологи от криминологии считали склонность к преступлениям врожденным качеством — внутренней предрасположенностью, которую не исправить никакими мерами. Предпринять, по их убеждению, можно было лишь одно: найти способ идентифицировать преступников «от природы» (а с ними и тех, кто не совершал преступлений, но унаследовал преступные наклонности) по набору анатомических признаков. Признаки эти были хорошо заметны, так что могли считываться издалека, как верхняя строка в таблице для проверки зрения.
В своем главном произведении «Человек преступный», опубликованном на итальянском языке в 1876 году, Ломброзо писал, что ему удалось установить связь между физиономическими особенностями и преступными наклонностями в 1860-х годах, когда он производил вскрытие тела известного преступника. «То была не просто идея, то было откровение», — писал он. Взвинчивая себя до готической мелодрамы, он продолжает:
При виде этого черепа я узрел внезапно, как широкую залитую светом равнину под пламенеющим небом, проблему натуры преступника — атавистического существа, который воспроизводит в своей природе свирепые инстинкты примитивного человечества и низших животных. Так получили анатомическое объяснение огромные челюсти, высокие скулы, выступающие надбровные дуги, отдельные линии на ладонях, избыточный размер глазного яблока, деформированная или недоразвитая ушная раковина у преступников, дикарей и обезьян, нечувствительность к боли, крайне острое зрение, татуировки, чрезмерная лень, пристрастие к оргиям и неодолимая тяга к злу ради зла, желание не только лишить жертву жизни, но и изуродовать труп, растерзать плоть и выпить кровь.
Книга Ломброзо вышла на английском только в 1911 году, однако англичане викторианских времен знали о ней из других источников, среди которых были работы Хэвлока Эллиса, английского врача и евгениста: в 1890-е годы он помог распространению термина «криминология». Еще более значимыми для тогдашней английской криминологии были работы Фрэнсиса Гальтона, страстного евгениста и двоюродного брата Чарльза Дарвина. Стремясь обеспечить чистоту английского генофонда, Гальтон экспериментировал с комбинированной фотографией: он накладывал лица преступников одно на другое в надежде получить изображение протопреступника, чьи черты были бы присущи всему преступному классу. Если таких людей идентифицировать, то всему классу можно закрыть возможность порождать себе подобных.
Гальтон, как и Ломброзо, в своих работах скрестил криминальную антропологию с евгенической программой — тогда это было в порядке вещей. Обе системы давали и дополнительную выгоду: при завершении такой классификации преступных черт их можно было распространять на любую нежелательную группу, будь то цыгане, евреи или другие иммигранты. Именно эту социальную программу, которую криминолог Пол Кнеппер позже назовет «расиализацией преступности», викторианское общество с энтузиазмом принялось воплощать в жизнь.
Не впускать иммигрантов было несложно: запреты можно было оформить законодательно. В США первый закон об ограничении иммиграции — «акт об исключении китайцев» — был принят конгрессом в 1882 году, его подписал президент Честер Артур. В Великобритании парламент принял «закон об иностранцах» в 1905 году. Этот закон запрещал въезд «нежелательным иммигрантам» — под этим расплывчатым определением подразумевались евреи из Восточной Европы. Здесь поразительным образом объединялись понятия «иностранец» и «преступность»; эта уловка позволяла оправдать идентификацию, маргинализацию и наказание «чужаков». Сегодня мы называем это стереотипированием.
По-настоящему криминалистический подход к идентификации стал зарождаться в конце XIX века благодаря работам Ганса Гросса — австрийского юриста, которого увлекла идея применения новой науки к раскрытию преступлений. Его монументальный труд «Руководство для судебных следователей как система криминалистики» (Handbuch für Untersuchungsrichter, Polizeibeamte, Gendarmen) увидел свет в 1890 году.
Метод Гросса был значительным шагом вперед по сравнению с сомнительной антропологией Гальтона и Ломброзо
[31]. Их субъективному расовому подходу он противопоставил научный метод: вместо считывания воображаемых признаков с фигуры преступника расследователи должны искать следы на месте преступления. Пособие Гросса широко освещало следующие вопросы: «Что делать на месте преступления», «Поиск скрытых объектов», «Конструкция и применение оружия», «Воспроизведение следов» и «Как отмечать и описывать следы крови». Перевода на английский книге пришлось ждать больше десяти лет, она вышла только в 1906 году под названием «Криминалистическое расследование. Практическое руководство для судей, полицейских чинов и юристов».
