В апреле 1919 года Слейтер получил первую послевоенную весточку — письмо от сестры Мальхен. Впервые за все время письмо от семьи было написано не родителями. «Мне не нужно больше от тебя скрывать, дорогой Оскар, что матушка была очень больна и Бог явил особую милость, вернув ее нам, — писала Мальхен. — Мы все радуемся признакам жизни от тебя. Я вновь тебе напишу, когда мне будет позволено. Я навещаю родителей почти каждую неделю».
Затем, в следующем феврале, Слейтер получил весть, к мужественному принятию которой долго готовился. «Могу себе представить, дорогой Оскар, как огорчит тебя смерть дорогих людей, и я надеюсь, что от первого впечатления ты уже оправился, — писала ему позже Мальхен. — Теперь я расскажу тебе о последних днях наших родителей»:
Отец многие годы был нездоров, и его смерть была облегчением. Матушка заболела диабетом, а еще страдала сердечным недугом — в придачу ко всем переживаниям из-за твоей истории. Ты не представляешь, как все переменилось, ужасные цены по всей Германии и мало еды. Георг вдруг начал страдать желудком, это переросло в рак. Его жена умерла от отека горла, который не могли оперировать из-за ее слабого сердца. [Их] младший сын Карл, благородный и умный, погиб на войне. Старший, Эрнст, находится в клинике для душевнобольных. Я совсем отдалилась от Феми. Она была очень недобра к нашей покойной матушке. После смерти матери она дурно поступала и со мной тоже, и в итоге я лишилась всего наследства. С финансовой точки зрения я не в обиде, меня лишь огорчает ее дурное обращение.
Ответ Слейтера не сохранился, однако в октябре 1920 года Мальхен пишет вновь:
Жаль, что ты должен писать по-английски, потому что я боюсь, что мне неверно переведут твои письма и тогда часть содержимого будет для меня потеряна. Теперь я отвечу на твои вопросы о смертном дне наших родителей. Наш дорогой отец умер первым, 11 июня 1916 года; Георг — 18 апреля 1917-го, а несколько дней спустя, 1 мая, — наша дорогая матушка. Она не знала о смерти Георга.
Мой муж по-прежнему занимается тканями и постоянно в разъездах, также и мой старший сын Феликс, который имел свое дело, но сейчас оно идет очень плохо. Война все переменила. Гарри не дает мне так уж много радости, зато Катель и Феликс мне это возмещают. Теперь, дорогой Оскар, ты знаешь все печальные новости. Держи голову выше и оставайся в добром здоровье. С Божьей помощью мы вновь увидимся, такова моя ежедневная молитва. Неужели в твоих мрачных делах по-прежнему нет ни проблеска света?
Мальхен будет для Слейтера главной нитью, связывающей с семьей, вплоть до выхода из тюрьмы. «Добрая Мальхен, я буду регулярно тебе писать каждые шесть недель, а если придется писать кому-то еще, я попрошу специального позволения, — сообщил ей Слейтер в письме без даты, отправленном в начале 1920-х годов. — Я очень рад узнать, что тебе 44 года и ты 25 лет замужем. Я выгляжу как старый седой кот».
В марте 1922 года Мальхен, живущая в Бреслау (в сотне миль к северо-западу от Бейтена), ответила:
Конечно, я буду писать тебе каждые шесть недель, если это позволено, и буду ждать твоих ответных писем. С детьми Феми я в хороших отношениях, но с ней самой я не стану видеться до конца жизни. Так я обещала нашей дорогой матушке, а кроме того, она изрядно потрепала мне нервы.
Представляешь, почти вся Верхняя Силезия, включая Бейтен, была передана Польше, теперь ездить туда очень сложно и очень дорого
[55]. И все же я намерена каждый год посещать могилу наших дорогих родителей.
Затем в августе последовал сюрприз: письмо от самой Феми. «Мы часто о тебе думаем, и наши дети говорят о дядюшке Оскаре только хорошее, — писала она ему. — Все наши близкие покинули нас слишком рано. Моя дочь Лилли умерла 18 лет от роду. Макс и дети шлют искренний привет».
В конверт Феми положила и последнее письмо от родителей Слейтера, написанное восемью годами ранее. Помеченное 3 августа 1914 года, оно всю войну оставалось неотправленным. Паулина писала:
Мой дорогой Оскар! Можешь быть уверен, дорогое дитя, я считаю дни до того срока, когда от тебя придут письма. Не оставляй надежды до последнего вздоха. Твою невиновность рано или поздно признают. Такой хороший сын может ожидать от Бога, что в один прекрасный день невиновность будет установлена. Я часто думаю о деле Дрейфуса, где правда в итоге победила.
Отец слабеет здоровьем. Наибольшее его удовольствие — хорошо поесть и выкурить добрую сигару. Мы живем сейчас не в таком достатке, как два года назад.
Жена человека, у которого ты служил подмастерьем, пошла по худой дорожке, этого он и заслуживал. Георг каждый месяц дает нам 50 марок, а ведь мы даже не просили. Я сама сейчас ничего не могу зарабатывать, отец тоже совсем не способен ничего делать. Получить твое письмо всегда радостное событие, и в этом нет ничего подозрительного. Даже у почтальона нет никаких подозрений насчет того, откуда приходят письма.
Оставайся сильным в надежде на поцелуи твоей любящей матери.
В январе 1925 года заключенный 2988 — Уильям Гордон, только что выпущенный из Питерхеда, — подвергся тщательному обыску; тюремщики проверили все, от подкладки пальто до полой ручки саквояжа. Их скрупулезность себя не оправдала: искусственная челюсть Гордона и заложенная за нее записка Слейтера (бумага для которой была позаимствована из переплетной мастерской в тюрьме) остались нетронутыми.
Гордон добрался до Виндлсхэма — дома в Юго-Восточной Англии, где Конан Дойль жил вместе с Джин, их сыновьями Адрианом и Денисом и дочерью, тоже названной Джин. (Годы спустя Адриан Конан Дойль будет вспоминать, как отец показывал ему свернутый в трубочку обрывок бумаги с отчаянной мольбой Слейтера.) Это была просторная викторианская вилла со штатом прислуги, в который, по словам биографа, входили «дворецкий, повар и пять горничных, два садовника и шофер, а также помощник садовника, который чистил обувь и заодно служил посыльным, имея для этого особую зеленую ливрею и шапочку в форме таблетки». Только что вышедший из тюрьмы преступник в такой обстановке зрелище не вполне обычное, но для Конан Дойля как специалиста по реальным, а не только литературным расследованиям подобные встречи были не в новинку.
Микроскопическое послание, доставленное Гордоном, могло бы служить воплощением идеи Джозефа Белла, который писал: «Важность бесконечно малого неизмерима». Это миниатюрное письмо повлечет за собой цепь событий, итогом которых станет освобождение Слейтера в конце 1927 года, а в процессе выйдет новая книга о деле Слейтера, отредактированная и опубликованная Конан Дойлем, появится разоблачительная газетная статья, которая получит широкую огласку, а Хелен Ламби и Мэри Барроуман отрекутся от своих показаний, данных в суде.
Конан Дойль, после 1914 года оставивший работу над делом Слейтера, даром времени не терял. После нескольких поездок на фронт во время Первой мировой войны он начал писать шеститомную историю войны «Британская кампания во Франции и Фландрии». Не оставлял и детективную литературу: к этому времени увидели свет уже 54 из 60 рассказов о Шерлоке Холмсе.
