– Ты столько лет сидел один? – нисколько не удивилась Златыгорка.
– Почему же один. Батюшка с матушкой у меня есть. Парни и девки забегали часто. Новости рассказывали. Часто помогали мне, выводили из избы на улицу, а уж там я как мог участвовал в играх и забавах. Из лука научился стрелять, копье бросать, на мечах биться. Они-то днями кто в поле, кто со скотиной, а я вот этими руками железо гнул, думал о судьбинушке своей да о том, что на земле русской происходит.
– Как же ты исцелился?
– Явились ко мне калики перехожие, – пряча улыбку в бороду, продолжал Илья. – Помнишь, я сказывал тебе о них? Старец слепой, да малец поводырь, да детина безъязыкий, коего Бугримом кличут. Тот старец многое видел, хоть и слеп был. Когда тридцать три года мне исполнилось, он в избу нашу пришел и попросил воды испить. Я сослался на немощь, мол, не могу, добрый человек, милость такую тебе оказать. А он знай свое твердит: встань и подойди к кадке да ковшик водицы зачерпни. И тут я почувствовал, что смогу, услышал силу свою. Не поверишь, встал! Один шаг, второй. Иду! А как до кадки дошел, так совсем в себя поверил. Зачерпнул воду-то, а старец велит, чтобы я сперва сам испил. Я, как пить-то стал, прямо почувствовал, будто не воду пью, а силушку земли нашей. Так три ковша и выпил.
– И исцелился? – Златыгорка подняла на Илью глаза и посмотрела пристально. То ли верила, то ли нет.
– Онемелость в ногах проходить стала. Не сразу, но начал двигаться. А чтобы вернее ноги свои почувствовать, в поле родительское вышел. Матушка в слезы, батюшка и тот рукавом глаза трет. Уж тут я потешился силушкой своей. Сколько пней последних оставалось, все повыдергивал. Ведь, чтобы поле расширить, лес рубить приходилось, пни корчевать. Много еще оставалось. А потом я в селе церквушку поставил. Так мне старец сказал, что это обет мой перед богом за исцеление. Из реки бревна, что топляками называются, вылавливал, в село относил и там из них церквушку и поднял. Освятили, как полагается, до сих пор она там стоит. В ней я богу молился, благодарил за исцеление, там меня белый голубь и надоумил в Киев идти к князю Владимиру и служить ему верой и правдой за всю русскую землю.
– Ой ли, Илья Иванович! – покачала головой спутница. – Да так ли все было?
– А уж ты сама решай, – засмеялся Илья, – верить мне али нет. Да только про Святогора мне тот же старец поведал. Этот меч да бронь, что на мне, он же подсказал, где взять. Есть у нас недалече от села пещера одна. Вход в нее завален камнем большим. Старец его называл Алатырь-камень, как будто он и есть начало. Если его отвалить, то в пещере можно найти много оружия. Старое, я долго выбирал. Видать, собирал кто-то не один день. То ли после битвы какой, то ли по другой нужде. А дальше в пещеру старец ходить не велел. Говорил, что можно не вернуться. Никто не знает, куда она ведет. Люди там не живут. Камень этот как будто начало мира и его же конец.
– Рассказывать ты мастер, – засмеялась девушка. – Заслушаешься.
– Так мне в радость! По вечерам, как возле меня в избе детвора собиралась, я им и рассказывал. Что сам придумаю, что от стариков услышу, что от матушки с батюшкой о прошлых временах узнаю – все пересказываю, да только переиначиваю, как сам понимаю.
– Потуши костер, Илья, – тихо сказала Златыгорка и медленно вытянула из-под ноги саблю.
– Нет, – качнул в ответ головой Илья. – Они нас видят, пока мы у огня. Сиди, я отойду.
Он тоже услышал приближение трех человек, но все же позже, чем Златыгорка. «Да, трое», – решил Илья. Один ползет со стороны, где кони пасутся. Вот замер. А эти шумят, сильно по траве ногами шаркают. Ветка хрустнула. Вот один остановился, а второй еще крадется.
Слух у девушки тоньше, это Илья признал. И сейчас, когда его спутница сидела ближе к костру, ей лучше было там и оставаться. А Илье удобнее незаметно отойти от света в темноту и обойти незнакомцев. Не случайно они именно подкрадывались, а не шли открыто к огню попросить приюта и тепла.
«Трое», – думал Илья, измеряя мысленно расстояние от лазутчиков до костра. Двое обходят кустами со стороны реки. Третий замер. Лежит в траве между костром и стреноженными конями. Наверное, попытается отрезать путь к отступлению, если мы кинемся в ту сторону. Или тот, кто из нас двоих останется в живых. Худо, если пустят стрелы. На бросок ножа они не подошли, а стрелу бесшумно не пустишь. Заскрипит тетива, в ночи этот звук не услышать трудно. Да и Златыгорка не новичок в бою, по ней это видно. Она не пропустит звук, с каким натягивают тетиву. Она упадет, отпрыгнет в сторону, не даст себя убить. Ей, ежели коснется, лучше всего оставить нападавших по другую сторону костра, а самой уйти по эту сторону. И они будут на свету, перед ней как на ладони.
Чтобы не греметь железом, Илья держал меч зажатым под левой рукой. Так клинок не задевал кусты и камни. Пригибаясь и осторожно двигаясь на полусогнутых ногах, витязь шел в направлении, откуда недавно послышался звук ползущего вооруженного человека.
Златыгорка сидела неподвижно, только рука ее была опущена к лежащей возле ноги сабле.
Двое других, что приближались к костру, этой сабли не видели, а видели только одинокую девушку. «Значит, они не чувствуют опасности», – подумал Илья. И если это просто грабители, то нападут они очень скоро. Только бы не стрела!
Человека, лежавшего между кустами, Илья увидел сразу. Это был коренастый бородач, с большим длинным кинжалом и кистенем. Черный драный кафтан и суконная шапка на голове делали его незаметным на фоне кустов. Но у Ильи был острый глаз, да еще выдавал татя неприятный запах застарелого пота.
Незнакомец вскочил на ноги с завидной легкостью, перехватил кинжал в левую руку клинком вниз. В правой сверкнул металл, звякнула ржавая цепь. Илья встречным ударом меча отбил кистень в сторону. Но тут же к его лицу взметнулся кинжал, пришлось сделать шаг назад, чтобы лезвие не полоснуло по горлу или груди, на которой сейчас не было кольчуги.
«Эх, нашумели, – со злостью подумал Илья, – ну, ничего, спутница моя не робкого десятка, да и с оружием обучена обращаться не хуже любого ратника. Услышала небось, что тут происходит, наверняка готова отбиться от тех двоих. А я ей помогу. Вот управлюсь с этим и помогу».
Кистень снова мелькнул в темноте, его круглое шипастое било пролетело в двух вершках
[5] от лица Ильи. Пропуская оружие мимо себя, Муромец подцепил его своим клинком, цепь кистеня скользнула по мечу, захлестнулась за перекрестье. Одним рывком Илья выдернул кистень из руки разбойника. Однако противник оказался опытным бойцом. Он тут же кинулся вперед, стараясь нанести удар левой рукой в пах.
Но сократить расстояние разбойнику не удалось. Илья в мгновение ока рубанул мечом наискось вниз и отсек противнику руку вместе с кинжалом. Тать закричал страшным голосом, упал на колени, сжимая кровоточащий обрубок. Илья опрокинул его толчком ноги и пригвоздил мечом к земле.
Только теперь Илья мог повернуть голову и попытаться понять, что происходит у костра. С одним разбойником он разделался, а что с остальными? На фоне затухающего костра метались тени, было непонятно, сражаются там или пляшут. И только звон стали говорил о том, что там идет бой. Илья, еще раз прислушавшись к звукам ночи и убедившись, что других врагов рядом нет, бросился на помощь Златыгорке.
