– Что Итларь, – поморщился князь. – Он не один такой. Может быть, ханы теперь и присмиреют. Многие роды не захотят испытывать нашу силу. Но у Итларя много родственников. Но больше опасаться надо сына его Талмата. А еще в том бою вместе с Итларем был убит хан Кидан. Его родичи тоже злобу на меня затаили.
– Значит, не видать нам долгожданного мира?
– А ты обрадовался, что со смертью Итларя все кончилось? А Олег еще сидит в Чернигове, а половецкие степи еще полны табунами. А еще есть горячие головы старейшин и ханов. Есть кого поднять и повести на Русь. И они будут нас испытывать на прочность. И как только поймут, что мы слабы, кинутся, как свора голодных собак. А нам мир нужен, Муромец, ой как нужен!
– Когда выступать, княже?
– Так ты готов послужить? Хорошо, ступай, воевода Роман тебе все скажет.
Илья застал Чеботка возле его дома в нижнем городе. Сила так и не женился в Киеве, хотя многие девушки заглядывались на него. Небольшой, но крепкий дом дружинника отличался красивыми резными ставнями и наличниками. По хозяйству Силе помогали двое стариков – муж и жена. Они-то и радовали своего хозяина резными окнами да красивыми вышивками.
– Как ты? – присаживаясь рядом на лавку, спросил Муромец. – Отлежался маленько? Заживают раны-то?
– На теле заживут, всегда заживали, – угрюмо ответил Чеботок. – А вот тут в груди как заживет? Он ведь меня к себе взял, я с ним с первого дня, сколько он всего мне…
Сила махнул рукой и замолчал. Илья похлопал его по плечу и заговорил с улыбкой:
– Да, потеря большая. Но печалиться нам не стоит. Он заслужил света и покоя, а нам с тобой еще везти и везти на своих спинах наше земное и бренное. Нам с тобой еще сражаться, Сила.
– А я что, я готов, пару деньков еще пройдет, зарубцуются раны, в голове гудеть перестанет, и снова могу на коня.
– А со мной на дальние заставы пойдешь? Или тебе милее дом в Киеве?
– На заставы? – ошарашенно поглядел Сила на друга. – А поговаривали, что воевода тебя в сотники метит. При себе оставить хочет.
– Князь Владимир предложил мне выступить на южные рубежи. Там крепостица есть старая, совсем разрушенная, да по окрестным селам разбросаны ратники отрядами. Им за половцами поглядывать там положено, отбивать, когда степняки с разбоем к нам кинутся. Место там удобное. И через Днепр перейти по перекатам можно, и степями с юга меж лесов как раз дорога вдоль Днепра до самого Киева и Переславля. Друг мне там надежный понадобится. Вот и зову тебя.
– А я с радостью, Илья Иванович! За то, что предложил, – руку протянул, – спасибо тебе.
– Поправляйся, – кивнул Илья.
Он медленно пошел вверх, к детинцу, к княжескому терему. Встречные улыбались, кивали, заговаривали с Муромцем. Он и не догадывался, что о нем уже столько знают, что люди наслышаны о его подвигах. И снова закралась в голову мысль, что князь Владимир или кто-то из его ближних не хотят видеть Муромца в Киеве, боятся, что любовь к нему простых людей вдруг найдет поддержку в мятежной душе самого воина, поборника правды и справедливости. И хоть не помышлял Илья о том, чтобы стать рядом с князем, стать ему равным и править городом, но, видать, кто-то этого боится.
Боярин Глызарь жив и здоров. А ведь он подослал Трифона с его разбойничками убить Муромца. И Владимир не стал судить того происшествия. То ли не хотел Глызаря обижать, то ли сочувствовал ему и поддерживал. Вот и думай тут, как хочешь. Нет, правда, надо уходить из Киева. Можно попробовать князя прямо спросить, да только ответит ли он?
И опять Илья поймал себя на мысли, что пытается не думать об Апраксии, о разговоре с ней, который будет обязательно. Не сможет он уехать и не поговорить. А ведь как она его встречала, когда дружина вернулась из Переславля! Стояла в толпе, молча прижимала побелевшими пальцами к губам платочек и смотрела, смотрела. Глаза просто лучиками светились, к себе тянули. А Илья привез Чеботка в его дом, передал раненого пестунам, да и сам поддался уговорам, остался у него гостевать, пока своего жилья не было. Уж больно не хотелось идти в гридни к князю.
Прося потом пришла сама, хоть и стыдно ей было и от людей глаза прятала. Прибежала поздним вечером и молча стояла, смотрела на Илью. Он взял ее за руку, отвел в горницу, и сидели они у окна, разговаривали. Не о войне, не о сечах и смерти, не о половцах. Говорили о травах зеленых, что косить скоро, что летом в реке вода как парное молоко, что девки по вечерам на лугах красиво поют, суженых призывают. И ни словечком Прося не обмолвилась, что боялась за него, что страшные слухи ходили, что поубивали половцы всех, и даже князя Святослава Владимировича. А оказалось, все врут.
И вот уже столько дней Илья Апраксию не видел. А надо. Надо сказать ей, что не может он обзаводиться домом и женой. Что его удел другой, что не пришел его черед на завалинке кости греть. И отнимать у нее счастье он не хочет. Ей бы парня хорошего, работящего, да дом свой, да пахоту, да скотина чтобы в хлеву была, да деток орава на печи. А сказать придется. Девке самое время детишек рожать, а не его, ратным железом да конским потом пропахшего, ждать у калитки. Тяжелый будет разговор. Не для Проси тяжелый, она промолчит, как всегда. А вот с каким сердцем он сам останется? Может, забудется девка, уляжется все в груди за заботами ратными?
Из Киева выехали через четыре дня. Князь постарался, не поскупился. Собрал обозы хорошие, нагрузил всем, что необходимо будет на дальней заставе, казну вручил Илье, чтобы содержать своих воев первое время. Обещал вовремя присылать еще. Не знал Илья, что эту заставу усилить хотел не только князь киевский. Помогали и волынцы, и смоленцы, и даже князь Полоцкий, который от берегов Днепра был далече, но беспокоился об общей границе.
Триста ратников на конях в полном вооружении вел с собой Илья на заставу Броды. С теми, что уже несли службу ратную на том рубеже, будет под его рукой почти восемьсот человек. Сила, если умело ею распорядиться. Да и земли вокруг сколько, просторы какие. И все надо видеть, за всем надо следить.
Воевода Борис Мельник ждал его на заставе. Когда князь Владимир с Войтишичем Муромца провожали, то наказ дали. Странный наказ, непонятный. И воевода Мельник там всем распоряжается, и Илья тоже всем распоряжаться должен, а как поделить, кто за что отвечает перед князем, непонятно. «Сами, – сказал Владимир, – на месте решите, кому что сподручнее».
Длинной вереницей растянулись обозы по шляху. Илья отправил вперед небольшой отряд в полсотни всадников во главе с Чеботком, чтобы дорогу смотрели, нет ли врага поблизости или иной какой беды. Сам Илья ехал следом и вел за собой обозы, а замыкала обоз еще сотня всадников. Защищали обозы сзади, а заодно, если потребуется, и вперед проскачут, другим помогут. Мужики-обозники, что с телегами шли, подрядились перед князем за лето крепость в Бродах поправить, стены поднять, где обвалились, избы срубить. Дел было много.
Илья радовался, что не только сражаться едет, но и мирную жизнь на новом месте обустраивать. Мало ли как повернется, наступит мирное время, а там уже и дома, и мужики с семьями, жизнь закипит, поля заколосятся, стада выйдут на зеленые травы. Грусть одолевала только из-за того, что разговор прощальный с Апраксией из памяти не шел. Жег грудь, жилы выматывал.
