У нее было чувство, что ее мозг постепенно отмирает. Она не могла такого допустить – она обязана была быть в порядке, ибо от нее зависели ее четверо детей. Она не могла остановиться. Они были ее жизнь, эти четыре жизни – была она сама. Она одна следила за тем, чтобы они повсюду успевали, отвозила и забирала их со всех занятий. Она их кормила, одевала, любила, была мамой-такси для них. Этакая утомительная, изматывающая, но благодарная деятельность. По профессии она была финансовым аналитиком. Десять лет назад, перед рождением своего первенца, она ушла с работы и больше туда не возвращалась. Вначале она не планировала задерживаться в декрете, однако раз за разом продлевала свой декретный отпуск, пока не стало ясно, что работать ей не светит. Ей и так хорошо – дома с ее чудесными крошками, которых было уже четверо. Она чувствовала себя на своем месте, хотя за день изматывалась больше, чем в офисе. Трудно было смириться с потерей личного дохода. Раньше она могла тратить сколько хочется, без разрешения, без обсуждений, а теперь у нее жесткий лимит. Со стороны может показаться, что жизнь ее стала проще – нет, наоборот! По мере того как дети взрослеют, перед ней возникают все новые сложности, да еще помноженные на четыре.
Она закрывает глаза и глубоко дышит, лежа внутри МРТ-сканера. Хоть бы ничего серьезного! Только пусть все-таки что-то найдут. И еще ей очень нужно выздороветь! Слезы брызжут из глаз, текут по щекам в уши, щекочут шею, но нельзя поднять руку, чтобы смахнуть их. Веки ее на мгновение распахиваются, и взгляд упирается в нависший над ней холодный белый потолок. Она старается не поддаваться растущей внутри панике – закрывает глаза, глубоко дышит, вслушивается в музыку, что звучит у нее в наушниках. Знакомое произведение, но название она забыла, как и многое другое в последнее время.
Ее отвлекают мысли о детях. Как они там без нее? Хоть бы мать Пола успела вовремя забрать их из школы и центра Монтессори. У Джеми сегодня футбол, а у Эллы плавание. Люси нужно достать все ее игрушки, чтобы она не заскучала, пока их не будет дома. И проследить, чтобы Адам сделал домашнее задание, пока нет Эллы. В наушниках раздается голос доктора Хатри. Она двигалась во время сканирования, и придется повторить. Она пытается не падать духом и лежать смирно, пока машина, пожужжав, заново делает свою работу.
Наконец они заканчивают. Она чувствует волну облегчения, а затем уколы страха. Что они обнаружили? Скорее отсюда под высокие потолки, на воздух.
Потом они ждут.
У Пола на лице усталость и тревога. Она бы не поехала сюда, это он ее заставил. В последнее время они не ладят, его бесит ее поведение. Но сейчас, когда они в больнице, где она проходит МРТ и кучу других исследований, он явно сожалеет, что был с ней так часто нетерпелив.
– Все в порядке, – ласково говорит она. – Я сама себя довела. Я просто вымоталась. Устала.
Он грустно смотрит на нее полными жалости глазами. Ей это не нравится. Он пугает ее. Выходит, дело плохо. Ей хочется повернуть время вспять, снова быть просто глупой женой, которая разучилась водить автомобиль, глупой подругой, сестрой, глупой неуклюжей мамашей.
Входит доктор Хатри. На лице у него озадаченное выражение. Он даже скребет в затылке, как Винни-Пух. Его взгляд отвлеченно скользит по ней, словно перед ним неодушевленный предмет. Доктор Хатри сейчас подобен аппарату МРТ или механику, который открывает капот автомобиля, чтобы осмотреть двигатель.
– Все в порядке? – Пол вскакивает со стула.
Как он только ухитряется во все вникать? Ей и в голову не пришло полюбопытствовать, она лишь приготовилась выслушать кучу непонятной информации, которую потом Пол для нее переведет. Она уже ждет, что муж сделает все за нее – разберется в вещах, важных для нее и ее жизни, которыми она сама должна интересоваться.
– Тут особый случай. Мы никогда ранее подобного не наблюдали.
Пол с трудом проглатывает комок в горле, на лбу у него выступает пот. Сейчас он похож на беспомощного ребенка. Как бы ни был ужасен этот момент, она ощущает гордость – не всякий муж так печется о своей жене.
– Объясните, пожалуйста.
– Даже не знаю, как объяснить… Я лучше вам покажу.
Она, в больничной сорочке, идет вслед за мужчинами в кабинет. На освещенном экране она видит несколько томографических снимков, но это все ей непонятно, не стоит даже пытаться анализировать. Она ведь не отличает на снимке нормальный мозг от больного.
Но ее умный муж, конечно, не таков. Присев от изумления и разинув рот, он таращится на экран.
– Это что?..
– Похоже… – пожимает плечами доктор Хатри и озадаченно скребет подбородок.
– Но как?..
– Да я и сам не знаю.
– Дорогая, – поворачивается к ней Пол.
Она видит его встревоженное лицо и чувствует тремор в коленях. Что-то случилось с ее головой. Вспоминает детей – Джеми, Элла, Люси, Адам. Ее крошки нуждаются в ней. Им без нее не выжить. Даже мысль о том, что они могут остаться без ее заботы, невыносима. Она думает только об одном: как давно это началось? Но нет сил произнести эти слова.
– Видишь? – не отстает Пол.
– Нет, – сконфуженно отвечает она, – я ведь не нейрохирург.
– Я тоже, но я вижу, – в его тоне звучит знакомое раздражение.
– Пол, ты же знаешь, что я ничего в этом не понимаю…
– Да ты взгляни, – злится он, – открой глаза!
Последние год-два он часто злится, говоря с ней. В кабинете повисает неловкая тишина. Врачи сгрудились и рассматривают результаты. Ей неудобно, будто муж влепил ей пощечину или выругал при всех. Она медленно поднимает голову и смотрит на снимки.
– Не сочтите за оскорбление, но ее мозг не может функционировать в нормальном режиме, – вступается за нее доктор Хатри.
– Ой! – вдруг восклицает она, наконец разглядев то, что видят все. И почему она не видела это раньше, ведь вот же оно – как на ладони – голое изогнутое птичье перо…
– У меня в голове птица? Птичье перо? – Она с отвращением морщится, чувствуя головокружение, тошноту и желание отхлестать себе по щекам с такой силой, чтобы перо вылетело через ухо – не важно, правое или левое. Что она и делает. Пол и доктор Хатри подскакивают, чтобы остановить ее.
– Нет там никакой птицы, – говорит доктор.
– Но откуда еще там могло взяться перо? – задыхаясь, спрашивает она. После удара в голове пульсирует боль. – Из воздуха, что ли? Перья растут на птицах. На курицах. Еще на ком? – Вздрогнув, она трясет головой, но все напрасно. Она подходит вплотную к снимкам. – А птицу вы здесь видите? – Эксперты в длинных белых халатах дружно щурятся, глядя на экран. – А разве само перо не доказательство тому, что у меня в голове сидит птица?
– Трудно сказать… – неуверенно отвечает доктор Хатри, – я могу говорить лишь о том, что вижу. Одна сторона мозга – левая – покрыта этим… в общем, пером. Это объясняет затрудненную речь, трудности с арифметикой, запоминанием фактов и извлечением их из памяти. Отсюда же и странности в вашем поведении.
