Она вышла из лифта, смеясь над собой.
— Вот моя кукуруза! Представляете, первый раз в жизни вырастила кукурузу, — сказала она, выйдя во двор.
Вдоль трех стен забора, отделявшего двор от главного здания, длинными рядами росли растения, цветы и овощи.
— А вот мои помидоры — ой, глядите-ка, один созрел! Видите гортензию? Когда я сюда переехала, некоторые цветы были с меня ростом. Потом кто-то их срезал, а теперь они снова выросли.
Мимо нас прошли люди. Мардж выждала, пока те удалились на достаточное расстояние, и прокомментировала:
— Некоторым местным жителям по восемьдесят. Я в восемьдесят еще работала. Я им говорю: «Я достаточно стара, чтобы быть вашей матерью!» Ах, розы! — восхитилась моя собеседница, наклонившись к прелестным красным цветам. — Не могу смотреть на розы, не думая об Иисусе. В детстве в шабат (день отдохновения) мы всей семьей отправлялись на прогулку и любовались полевыми цветами. Это так много значило для меня. Шабат и сейчас для меня много значит, — промолвила она, отступая от цветов. — Это время отрешиться от окружающего мира. Его ждешь с нетерпением. Ты отправляешься на прогулку, отдыхаешь душой. Не знаю, как это описать. Думаю, шабат дарит умиротворение, а оно полезно для здоровья.
Через несколько минут пришла пора прощаться. Когда я сделал Мардж комплимент по поводу ее крепкого рукопожатия на прощание, та ответила:
— Я сильная женщина. А все благодаря многочисленным массажам, которые я переделала за всю жизнь. Кстати, пришлите мне свою книгу. Люди приходят ко мне поговорить, потому что я старая, и это последнее, что я от них слышу. Они, наверное, думают, что я скоро умру или уже умерла. Но я все еще живу.
Святилище во времени
Вдохновленный проникновенной речью Мардж о шабате, я решил посетить пятничную службу в церкви адвентистов в кампусе Университета Лома-Линда. Адвентисты соблюдают шабат с заката пятницы до заката субботы. Число адвентистов в Лома-Линда настолько велико, что даже почтовые службы развозят почту только с воскресенья по пятницу.
Поначалу служба ничем не отличалась от привычных мне. Как и во многих «мегацерквях», над скамьями висели камеры, а изображение транслировалось на большие экраны над сценой, а также в дома прихожан. Гимны. Проповеди. Блюдо для пожертвований. Я и сам не знал, что ищу, — наверное, какое-то объяснение долголетия этой культуры, — но ничего не находил.
Но после службы сотни прихожан задержались в церкви, собравшись большими группами. Восемь-десять молодых людей, разного пола и расы, в возрасте от пятнадцати до тридцати, сцепив руки, стояли вокруг скульптуры доброго самаритянина возле бокового входа в церковь. Больше половины зачитывали библейскую притчу, высеченную на табличке внизу скульптуры, из Луки 10:25–37. Эта притча об оказании помощи тем, кто в ней нуждается.
Но наиболее сильное впечатление производил не сам текст, а разнообразие выражений на лицах. Один студент зачитывал с Библии; какая-то девушка, закрыв глаза, цитировала по памяти; двое других вставляли фразы лишь время от времени, исполняя шутовские танцевальные движения в произвольной манере. Они объединились, вероятно, спонтанно, но все члены группы казались счастливыми. Это напомнило мне слова Мардж Джеттон о причинах ее волонтерства: «Благодаря ему я чувствую себя лучше. Разве вам не хочется помогать людям, которым нужна помощь?»
Рэнди Робертс, пастор церкви Университета Лома-Линда, поведал мне массу интересного о шабате и о том, почему, по его мнению, он продлевает людям жизнь.
— Думаю, даже для тех, кто ушел от веры и от церкви адвентистов, соблюдение шабата остается необходимостью, дает возможность чувствовать связь с миром, — пояснил он. — Своего рода святилище во времени для отдыха и восстановления сил. И мне кажется, этот процесс происходит на нескольких уровнях. Эллен Уайт уделяла особое внимание здоровью: пользе физических упражнений, общению с природой и активному движению. Еще один полезный аспект — у меня, конечно, нет никаких конкретных данных или исследований, только собственные наблюдения — шабат служит идеальным средством для снятия стресса и душевного успокоения. Мне нередко доводилось слышать от студентов, изучающих такие сложные дисциплины, как хирургия и стоматология, что они с нетерпением ждут шабат, потому что с чистой совестью могут в этот день не учиться и не работать. У них есть время побыть с семьей, друзьями и Богом, расслабиться и восстановить силы. В году 52 таких дня, и они многое меняют. Одни называют этот день «святилищем во времени». Другие полагают, что шабат напоминает о том, что мы являемся созданиями, а не создателями, — продолжал Робертс. — Он напоминает о том, что нам не нужно иметь ответы на все вопросы, что следует отдавать себе отчет в своих ограниченных возможностях и что мы зависимы от Господа. Это тоже часть святилища.
По словам Робертса, существующие исследования доказывают, что люди, связанные прочными узами с семьей, друзьями или общиной, отличаются более крепким эмоциональным и физическим здоровьем.
— Шабат дает адвентистам возможность отключить телевизор, не думать о работе или бизнесе, а просто общаться с дорогими тебе людьми. К сожалению, эта традиция постепенно отмирает. Гораздо чаще она встречается в других религиях, где для этих целей служит воскресенье, словно повторные показы старых шоу Энди Гриффита. Традиция встречается не так уж часто. Но все равно остается важной частью нашей веры.
Операции на открытом сердце по вторникам
К дому доктора Эллсуорта Уэрхэма я подъехал в один из тех редких жарких и ветреных дней, когда в долине Сан-Бернардино не висит смог. Доктор Уэрхэм работал на заднем дворе. Из его дома на Крествьюдрайв можно любоваться вздымающимися, словно бурые волны, горами, а когда воздух так же чист и прозрачен, как сегодня, можно даже различить цвета одежды людей, снующих по кампусу LLUMC на расстоянии почти двух с половиной километров.
Но из-за пота, заливавшего глаза, доктор Уэрхэм ничего не видел. Пот насквозь пропитал всю одежду: он пытался пробить ручным буром слежавшуюся землю, и прилипшая к телу футболка четко обрисовывала взбугрившиеся от напряжения мышцы. Не так давно подрядчик выставил ему счет на $5000 за установку двухметрового деревянного забора вокруг его участка, расположенного на крутом склоне.
Проконсультировавшись в местном хозяйственном магазине, Эллсуорт выяснил, что материал для забора обойдется в $2000. Поэтому и решил все делать сам. Он уже установил несколько столбов, но работы еще оставалось много. Имелось и еще одно существенное осложнение: Эллсуорту Уэрхэму было девяносто с лишним лет. Он родился в 1914 году.
Через четыре дня у Уэрхэма была назначена операция на открытом сердце в муниципальной больнице на краю Лос-Анджелеса. Он принимал в ней участие не как пациент. Он оперировал.
— Мне повезло в жизни, — признался он во время нашего первого обстоятельного разговора. — У меня твердая рука, хорошее зрение и ясный ум. Я не страдаю болезнью Альцгеймера, которая поражает около 50 процентов людей моего возраста. Да, я, конечно, не главный хирург, но либо первый, либо второй ассистент и выполняю более простые элементы операции. Но при необходимости я могу провести всю операцию, именно поэтому я нахожусь в операционной. Хотя операции на сердце, как правило, очень изматывающие и длятся от трех до шести часов. Время от времени я выхожу из операционной, чтобы передохнуть. Для повышения выносливости я регулярно работаю в саду. Но в последние годы, несмотря на достаточную физическую нагрузку, запас жизненных сил истощается. Сокращается число гормонов, укрепляющих мышцы. Я отдаю себе отчет, что мой возраст становится помехой, — заметил Уэрхэм. — Если вам говорят, что ассистировать хирургу во время операции на сердце будет 90-летний человек, вряд ли вы спокойно к этому отнесетесь. Хотя кардиохирурги, которые приглашают меня ассистировать, могут оценить мои способности лучше меня. И если качество моей работы упадет, я уверен, они перестанут ко мне обращаться.
