Весь март он занимался рабочими делами в спешке, сообщая родственникам умерших новости с интонацией, которая звучала как «я же говорил». Время шло, солнце поднималось, ночная смена подходила к концу. Чарли взял свое пальто, добрел до машины и поехал по шоссе, щурясь сквозь небольшой просвет в замерзшем переднем стекле и думая лишь о том, почему Мишель его отшила. В ней больше не было света; она больше не служила для него маяком. Тьма в столь родственной ему душе означала лишь одно: Мишель в депрессии. Он был в этом уверен. Поэтому они и были родственными душами. Жизнь ей надоела. Она нуждалась в нем, но была настолько подавлена, что не решалась ему об этом сказать.
Вернувшись домой, Чарли набрал номер Мишель, даже не снимая пальто. Он попал на автоответчик, поэтому набирал снова и снова. Спустя несколько часов он прекратил попытки дозвониться. Тогда зазвонил его телефон. Это был Джерри, то-бывший-то-нынешний парень Мишель, который сказал: «Отвали, оставь ее в покое»
{45}.
«Слушай, – продолжал Джерри. – Мишель очень расстроена, она в истерике от всего этого».
Чарли пробормотал что-то и положил трубку. Что Джерри имел в виду, когда сказал «в истерике»? Мишель в истерике? Чарли знал и понимал ее лучше, чем Джерри был способен. Да, звонил, конечно, Джерри, но вся эта ситуация была криком о помощи со стороны его дорогой Мишель. Она была в беде, возможно, собиралась покончить с собой. Он мог бы спасти ее. Чарли был для нее героем, он это знал, даже если Мишель об этом забыла.
10
23 марта 1993 года
Мишель снимала кондоминиум. Чарли знал адрес. Он приезжал туда, чтобы осмотреть ее окна и ничего не увидеть, затем поворачивал налево, потом еще раз, объезжая здание со всех сторон, следом поворачивал в противоположную сторону, чтобы увидеть дом с другого угла и удостовериться, что ничего не пропустил. А после возвращался домой и оставлял еще одно сообщение на автоответчике. Потом опять садился в машину и начинал объезжать ее дом.
В этот раз он обнаружил, что в одном окне горит свет, а машина Мишель стоит на подъездной аллее, но в окнах никого не видно. Он снова объехал район, чтобы удостовериться. Ничего. Только машина, внутри квартиры никакого движения. Затем ему в голову пришла страшная мысль: что, если она пытается ему дозвониться? Прямо сейчас? Каждая поездка занимала минимум сорок минут. Он должен ехать быстрее. Сколько раз она уже пыталась ему позвонить?
Дома он разглядывал автоответчик, лампочка на котором по-прежнему не горела. На случай, если лампочка сломана, он все равно включил воспроизведение. Никаких сообщений. Он позвонил еще раз, набрав номер в темноте по светящимся кнопкам, оставил длинное сообщение, рассказав все, что у него на душе, затем повесил трубку и вернулся в машину. Доехал до квартиры Мишель, увидел, что машина на месте, как и свет в окне, но в окне все еще никакого движения. Почему она не отвечает? Он вернулся к себе. Лампочка не горела, но он снова проверил сообщения – на всякий случай. Взял трубку, чтобы позвонить, но понял, что уже очень поздно. И все равно позвонил. Никто не ответил. Он опять поехал к ее дому. Был туман и лил дождь, когда он заглушил двигатель у края дороги и сделал шаг на ее лужайку. Его белые рабочие ботинки насквозь промокли. Он осторожно прошел по щебню рядом с фундаментом и с крыльца заглянул через стеклянную дверь в темную кухню. Там не было никакого шевеления, лишь мигала красная лампочка автоответчика. Дверь была заперта, поэтому Чарли разбил ее кирпичом. Он подождал, не отреагирует ли кто-нибудь на шум. Но все было тихо, и он зашел внутрь.
Кухню освещали только электронные часы на плите. Чарли вытер кроссовки о кухонный ковер, смахнул с себя осколки и остановился, прислушиваясь. Услышал лишь ход часов и биение собственного сердца. Ничего больше. Он не слышал даже своих шагов, пока поднимался по лестнице. Дверь в спальню была закрыта. Чарли ее открыл.
Внутри он почувствовал запах человеческих тел, звук сонного дыхания, глубокого и размеренного. Чарли постоял на пороге, наслаждаясь интимностью момента. Наблюдать за спящими очень приятно. Особенно потому, что они не замечают, что за ними наблюдают, прямо как люди, не замечающие, как за ними смотрит Господь.
Потом Чарли заехал в мини-маркет. Он купил огромный стакан кофе, чтобы побороть утреннюю прохладу, и подождал около телефона-автомата, пока не встало солнце и он снова мог позвонить. В этот раз Мишель ответила. Голос ее звучал измотанно: кто-то вломился к ней в квартиру. Разбили дверь и зашли внутрь, пока она и ее сын спали. Это звучало почти как изнасилование.
Чарли положил руку на металлический шнур. Он сказал, что хотел, чтобы Мишель знала – он так много ей хотел рассказать – прежде всего, что он говорил с Джерри. Что он знает, что они с Джерри снова вместе и Чарли не должен больше ее беспокоить. Он это понял и не имел ничего против. Затем он сказал Мишель: «Это я сделал это с твоей квартирой»
{46}.
В этот момент Мишель замерла. «Сделал это» с ее квартирой? Она не знала, что спрашивать дальше. Что еще он сделал? Входил ли он внутрь? Ну да, сказал Чарли, входил. «Я хотел проверить, – сказал он, – убедиться, что у тебя все в порядке. Что ты ничего не натворила… например, не совершила самоубийство».
Мишель молчала. «Знаешь, мне немного не по себе сейчас», – сказал Чарли. Он объяснил, что поймет, если она захочет позвонить в полицию или что-то вроде того. Таким образом он решил продемонстрировать ей искренность своих намерений.
Чарли знал, что привязал к своей ноге еще один камень, который уже тянет его на дно. Он залез обратно в машину, чувствуя себя идиотом. Дома он достал из холодильника колу, нашел полпачки чипсов и сел перед телевизором, когда зазвонил телефон. Это был офицер полиции округа Палмер. Им поступил ордер на арест Ч. Каллена, ростом 1,72 метра, весом 68 килограммов, с русыми волосами и усами. Да, сказал Чарли, это я. Он пообещал самостоятельно приехать в отделение полиции и сдаться.
В обычной ситуации это был бы идеальный момент для попытки суицида, но необходимость появиться в полицейском участке все осложняла. Если правильно рассчитать время – можно совместить; вообще-то, подумал он, так даже лучше. Он потеряет сознание прямо в камере, где его точно увидят и спасут. Он одновременно будет и преступником, и жертвой. Чарли выпил горсть ксанакса с дозировкой в 0,05 мг, который ему выписал врач в отделении психиатрии, и добавил дарвоцет, который украл у жены после ее операции на желчном пузыре – в сумме двадцать таблеток. Затем поехал прямиком в участок.
Это был он, добросовестный сотрудник сферы здравоохранения, влюбленный и обеспокоенный, такой простой, что пообещал полицейскому приехать – и приехал вовремя. Когда таблетки подействовали, он понял, что играет Ромео, отравленного любовью и ядом.
