Для Чарли это было разочарованием, потому что он таким образом давал сигнал. Месяцами он просто выбрасывал этот препарат, каждый день, когда выходил на работу. Он решил, что ему не нравится «Святой Лука». Чарли всегда полагал, что это католическое заведение. На самом деле это не так – у больницы святого Луки не было никакой религиозной принадлежности, но Чарли думал, что есть. Она носила имя святого из его детства, как объясняла ему одна из монахинь. Чарли считал, что персонал «Святого Луки» должен вести себя по-христиански. Это все еще было заведение мирового уровня, хорошее место для того, чтобы проходить в нем лечение, но Чарли не нравилось отношение сотрудников. Он продолжал уносить стулья, а они продолжали их приносить. Или лосьон – тут он тоже чрезмерно его использовал, а его супервайзеры продолжали промывать ему мозги на этот счет. Таким образом он им пакостил. Он шел в палату пациента, использовал лосьон, замечал бутылку талька на подоконнике и выбрасывал ее тоже. Они отчитывали его за лосьон, поэтому он объявил войну их порошку. Иногда он понимал абсурдность происходящего. Он видел себя бывшим католиком в католической больнице
{107}. Он вернулся к религии ради брака и детей, но затем потерял сначала брак, а потом и детей. И куда это привело его, ирландского католического еврея? В «Святом Луке» – больнице, названной в честь первого христианского врача, покровителя докторов и хирургов, бакалавров и мясников, а также художников и скульпторов. Выбрасывать препараты, которые стоили больнице денег – по его подсчетам сотни, даже, может быть, тысячи долларов, – это было в его власти. Это был его способ отправить сообщение, зашифрованное таким замысловатым образом. Какая-то часть Чарли думала: они узнают, они догадаются, они обязаны догадаться. Это был своего рода тест, акт веры. Однако его другую часть они не увидят. Но неожиданно для него они ее увидели.
Тельма Мойер, дневная сестра, заметила, что пропажи пронестила происходят «неравномерно»
{108}. В апреле 2002 года Мойер сказала об этом своему супервайзеру Эллен Амедео и больничному фармацевту Тому Нугену. Нуген проверил записи, но не смог объяснить пропажи. Амедео приняла это к сведению, но никаких действий не стала предпринимать.
Первого июня 2002 года была суббота, день, который для Чарли мог пройти как удачно, так и не очень, в зависимости от его настроения и решения органов опеки. В хорошие выходные дети приезжали к нему и были рады видеть. Он был счастлив возиться в маленьком садике на заднем дворе и выбирать цветы для волос своей дочери или проводить целый день за поеданием половины меню Dairy Queen, заказывая все, что просили дети. Но это был не такой уик-энд. Днем влажность была высокой и прогноз обещал дождь. Чарли весь день ждал дождя, но тот так и не начинался. Стандартная ситуация. Они обещают дождь, а дождь, конечно же, не идет. Они не обещают осадков, а потом всю неделю льет как из ведра. Он собрался на работу, не зная, брать ему с собой дождевой плащ или нет.
Дорога до «Святого Луки» представляла собой прямой маршрут на запад, иногда по шоссе 22, иногда нет. К 18:15 он уже парковался, к 18:20 зашел в отделение. Ночная смена начиналась с семи часов, но он любил приезжать пораньше. Он снял пальто и переобулся в мужской раздевалке. Никого, кроме него, в это время там не было – еще одна причина приезжать пораньше: можно мочиться и не беспокоиться о том, что кто-то услышит или посмотрит на твои интимные части тела, никаких мужских разговоров, никаких издевательств. За дверью в отделении кипела жизнь, все еще шли часы посещения, было много народу, а сестринский пост пустовал.
Чарли занялся обычным делом – перетаскиванием стульев, но при этом внимательно следил за мониторами. Каждый монитор относился к определенному человеку, его номеру палаты, его кровати, его жизни. Чарли следил. Однако он не был уверен насчет того, что будет делать сегодня. Затем он собрал препараты, которые привезли из аптеки для ночной смены, отнес их в хранилище, вбил свой код и закрыл за собой дверь. Он остался один. Замкнутые пространства успокаивали его: подвалы, бойлерные, ванные комнаты. Резкая темнота, нарушаемая маленькими искрами. Чарли включил свет и приступил к делу, лишь в этот момент решив, что выберет обходной путь.
Обходной путь был невероятно тонким. Никто не задаст вопросов. Все остальные медработники видят, что Чарли занимается делом, раскладывает лекарства в хранилище. Позже они увидят, что он будет помогать готовить капельницы для других медработников. А затем они снова увидят, как он занимается полезным делом, пытаясь спасти пациента. Они никогда не увидят связь между этими тремя вещами. У них нет никакой причины это сделать. Ему не обязательно прятаться, необязательно надевать перчатки. Он просто достал шприц на десять миллилитров, вынул его из упаковки, похожей на упаковку конфет, снял колпачок с пустой иглы, раз-два, ввел и убрал. А затем поменял сумки для внутривенного вливания точно так же: раз-два – и готово. Он выбросил пустой пузырек и использованный шприц в контейнер для острых предметов, а затем аккуратно положил полученный коктейль из антибиотиков на поддон с именем пациента. Он уже готов был выключить свет, когда обнаружил пронестил на верхней полке. Препарат снова был там, полный комплект. Прямо как стулья.
Чарли не мог в это поверить. Они давят на него, а он отвечает. Словно он кричит, надрывая глотку, и никто его не слышит. Но он продолжит кричать. Не в буквальном смысле, конечно. Кричать он бы не стал. Но они его услышат. Он выключил свет и поспешил обратно по коридору. Когда в семь часов утра следующая смена заступила на пост, то обнаружила, что из хранилища пропали препараты на несколько сотен долларов, а до утра дожили не все пациенты
{109}.
21
Июнь 2002 года
Утром дождь все-таки пошел. Он шел, когда на пост заступила новая смена, и продолжался весь день, а в это время тридцатиоднолетняя медсестра отделения коронарной терапии Ким Вулф зашла в хранилище, чтобы взять свою капельницу
{110}. Она использовала иглу и бросила ее в коробку для острых предметов, как и всегда. Обычно игла звенит на дне коробки. В этот раз она не зазвенела. Использованная игла даже не поместилась в мусор.
