По сей день «Мона Лиза» остается главной достопримечательностью Лувра. Согласно оценкам, каждый год порядка шести миллионов человек приходят в музей, чтобы увидеть ее.
Примечание автора
Вопросом, который вдохновил меня на написание этой книги, я впервые задалась двадцать лет назад, когда изучала в колледже творчество Микеланджело и Леонардо да Винчи. Оба они в 1501–1505 годах жили во Флоренции. И по свидетельству историков, питали друг к другу открытую неприязнь. Многие их современники упоминали о том, что между двумя мастерами искусства нередко возникали замешанные на жестоком соперничестве прилюдные стычки и перепалки. Впрочем, историки искусства традиционно сводят их творческое соперничество к «дуэли фресок», заказанных обоим мастерам городским советом Флоренции. В романе упоминается об этом заказе – фреске «Битва при Ангиари», – сделанном Мастеру из Винчи в 1503 году. Микеланджело включился в состязание по окончании работы над Давидом – ему городской совет заказал расписать фреской «Битва при Кашине» противоположную стену. И в течение нескольких месяцев, пока скульптор не перебрался в 1505 году в Рим, эти двое поневоле творили свое искусство бок о бок, в одной и той же зале. Однако ни один не довел работы до конца. Все последующие века историки искусства горевали о том, что состязание великих так ничем и не окончилось.
У меня же зародилось сомнение: неужели и правда ничем? Можно ли считать случайностью то, что до этого легендарного состязания Микеланджело изваял «Давида», а Леонардо написал «Мону Лизу»? Простое ли это совпадение, что два самых известных в западной цивилизации произведения искусства родились в одном городе и практически в одно время? Да и поверит ли кто-нибудь в то, что два блестящих дарования, не чуждые соревновательного духа, не попытались превзойти один другого? Соперничество с якобы непобедимым конкурентом раззадоривает и вынуждает приложить еще больше усилий, чтобы подняться к новым высотам, каких ты никогда не достиг бы в одиночестве. Разве элементарная логика не предполагает, что юный Микеланджело своим талантом и успехом подстегнул стареющего Леонардо написать непревзойденный портрет моны Лизы, так же как надменный гений Леонардо побудил Микеланджело вложить в Давида весь свой скульптурный талант? В романе я постаралась ответить на этот вопрос.
Леонардо действительно рисовал Давида. Впервые увидев этот набросок (в настоящее время он хранится в Британской королевской коллекции), я сразу же представила, как Леонардо делал эту зарисовку, сидя у подножья статуи, а Микеланджело издали смотрел на него. Так, благодаря рисунку Леонардо, и родилась идея этой книги.
Роман «Камень Дуччо» – итог моих двадцатилетних исследований и погружения в исторические реалии тех времен, но, безусловно, это и плод моей фантазии. Я позволила себе вольность – пересказала историю двух этих характеров в том виде, в каком она сложилась за два десятка лет в моем воображении.
Леонардо действительно был рожден вне брака и лишен своим отцом наследства, однако подробности их взаимоотношений неясны; на мой взгляд, это была самая болезненная тема в жизни Леонардо. Есть свидетельства о том, что ему предназначали камень Дуччо, но вся сцена с конкурсной комиссией вымышлена, хотя и основывается на бытовавшей во Флоренции традиции проводить подобные конкурсы. Служа военным инженером под началом Чезаре Борджиа, Леонардо находился в основном вне полей сражений, правда, существуют сведения, что сами сражения он видел. Не знаю, удалось ли ему воплотить на практике конструкцию многоствольной пушки на основе бронированной повозки, но мне нравится думать, что шансы претворить кое-что из своих необычайных изобретений в жизнь у него все же имелись. Леонардо и Макиавелли одновременно находились в лагере Чезаре Борджиа, это исторический факт, и мне очень хотелось бы подслушать их беседы. В альбомах Леонардо – множество чертежей и набросков конструкций летательных машин и не меньше – рисунков птиц. В его бумагах упоминается о пробном полете, но, скорее всего, он был неудачен – в ином случае Леонардо не преминул бы описать свой успех. Флоренция действительно поручала ему передвинуть русло Арно, и этот проект из-за сильной бури окончился катастрофой, унесшей восемьдесят жизней. Однако место отводного канала я географически придвинула ближе к городу, а наводнение приблизила по времени на несколько месяцев – в угоду сюжету. Леонардов перстень с птицей – мой вымысел. Причины, по которым художник так и не передал портрет моны Лизы ее супругу и своему заказчику, мне неизвестны. Как и то, почему он до последних дней жизни держал портрет при себе. Боюсь, этого нам никогда не узнать.
По свидетельству Джорджо Вазари, знаменитого биографа мастеров искусств эпохи Возрождения, Микеланджело высек свое имя на Пьете после того, как эту скульптуру ошибочно приписали некоему Гоббо (часть историков утверждают сегодня, что это чистый миф; но со стороны беллетриста глупо было бы упускать такую красивую историю). В действительности Микеланджело сохранил полученные за Пьету деньги, это по моей авторской воле и ради сюжетной канвы его ограбили по дороге домой во Флоренцию. Хотя он и правда был задержан при входе в Болонью, и его другу пришлось выручать его. Эта история вдохновила меня и в итоге переплавилась в неприятности, по милости которых Микеланджело оказался в тюрьме Барджелло. Отец Микеланджело в самом деле очень противился избранной сыном профессиональной стезе, а брат Джовансимоне являлся в семье «паршивой овцой» и вечным источником неприятностей. В какой-то книге мне встретился эпизод, в котором он сжег дом семейства Буонарроти в Сеттиньяно (да, Буонарроти владели этим домом, хотя он и приносил мало дохода; дом же во Флоренции они арендовали). Эта история навела меня на мысль о том, чтобы сжечь их флорентийский дом. Камень Дуччо на самом деле выглядел так, как описано в романе: покалеченный погодой и неумелыми попытками предыдущих ваятелей и с глубокой выбоиной с одного бока. И Микеланджело действительно возвел времянку, чтобы вдали от посторонних глаз работать над этим мрамором. Правда, это убежище было сложено из кирпича; я же позволила себе представить, что оно сколочено из досок, и это позволило мне выстроить ряд сюжетных поворотов. История не оставила нам свидетельств о встрече наших героев и их возможной перепалке в мертвецкой над трупом; мне нравится думать, что такое драматическое столкновение могло иметь место. Перевозка Давида к дворцу Синьории, в том числе нападение вандалов в первую ночь, – исторически достоверные факты. Дата официальной церемонии открытия тоже соответствует истории, однако я не имею представления о том, как проходило действо. Было ли это событие столь знаменательным и произвела ли статуя такой фурор, как я описала? Хочется надеяться, что да. И, безусловно, никто и никогда не узнает подробностей внутреннего творческого процесса. Я не верю в то, что хотя бы одно истинное произведение искусства родилось быстро и просто, без мук и сомнений, и потому предприняла попытку изнутри исследовать чувства и переживания этих двоих мастеров в момент, когда они работали над своими шедеврами.
Как принято у писателей, пишущих об эпохе Возрождения, я перевела все даты на нынешний общепринятый календарь, чтобы не путать читателя. Во Флоренции времен Возрождения новый год начинался не раньше 25 марта – церковного праздника Благовещения.
