– Разве ты не слышал о моей Пьете?
– О чем?
У Микеланджело перехватило дыхание.
– Ах да, как же, как же… – По выражению лица Граначчи было видно, что он что-то припоминает.
Микеланджело снова задышал.
– Я действительно слышал кое-что об этой твоей скульптуре. Там у тебя еще Дева Мария выглядит чересчур юной, а… – Граначчи игриво толкнул Микеланджело в бок, словно намекая на что-то. – Не сомневаюсь в том, что она великолепна, друг мой, впрочем, твои работы всегда были прекрасны. – И Граначчи легко зашагал дальше.
Микеланджело с трудом проглотил ком в горле. Никакого парада в его честь не будет. Ни празднества, ни банкета. Здесь, во Флоренции, он как был, так и останется всего лишь Микеланджело, сыном Лодовико Буонарроти, начинающим скульптором из ныне разоренных Садов Медичи.
– Слушай, а я ведь догадываюсь, что привело тебя в город, и именно сейчас, – сказал между тем Граначчи.
– И что же? – вяло поинтересовался Микеланджело. Коли уж никто здесь не знал о его римском триумфе, он больше ни в чем не был уверен.
– Конкурс на камень Дуччо. – Граначчи пожал плечами, будто речь шла о чем-то очевидном.
Микеланджело вновь встал как вкопанный.
– И… что с этим камнем?
О, камень Дуччо! Знаменитейший блок мрамора за всю историю ваяния. Лет пятьдесят назад с ним был связан замысел самого грандиозного, самого дорогостоящего и дерзкого проекта со времен древней Римской империи – двенадцать колоссальных мраморных изваяний ветхозаветных пророков для Дуомо. Управление строительными работами в Соборе, или коротко Управа, с жаром приступило к исполнению задуманного и первым делом закупило в знаменитых каменоломнях Каррары колоссальной величины блок белоснежного мрамора. Он достигал девяти braccia
[3] в высоту, то есть был втрое выше человека, и при этом строен и узок, как колонна. В Управе надеялись на то, что выполненная из него скульптура прославится – ведь она будет самой высокой из всех, которые были изготовлены из цельного куска мрамора со времен Античности.
Согласно легендам, камень этот таил в себе нечто необычное, на нем словно бы лежала печать особенной судьбы. Несмотря на долгое и трудное путешествие – его спускали с гор, а затем везли вверх по реке Арно, – во Флоренцию он прибыл без единой царапинки; эта девственно нетронутая и белоснежная плита буквально дышала жизнью. Все, кто видел его, признавались, что еще не знавали мрамора белее и прекраснее. А попечители Собора тут же объявили, что из него будет высечена статуя царя Давида – как символ величия Флоренции и ее преданности Богу. Оставалось лишь найти скульптора, достойного столь ответственной работы.
Донато ди Никколо ди Бетто Барди, больше известный как Донателло, вдохнул новую жизнь в искусство ваяния, вернул скульптуру современникам, достав ее из темных веков забвения и открыв для нее новую эпоху, впитавшую дух творений античных Греции и Рима. Донателло уже создал две статуи Давида; та, что была отлита из бронзы, особенно полюбилась флорентийцам – она изображала Давида юным прекрасным пастушком, попирающим точеной ногой голову поверженного Голиафа. По мнению попечительского совета, именно Донателло должен был получить заказ на новую колоссальную статую.
Однако Донателло к тому времени уже разменял седьмой десяток. Зрение отказывало великому старцу, его сильные руки дрожали. И он попросил Управу нанять для этой работы его более молодого собрата, скульптора Агостино ди Дуччо. Заказ передали Дуччо – все понимали, что Донателло будет, хотя и закулисно, участвовать в этом важном деле. Но вскоре после подписания контракта Донателло умер, и Дуччо остался с масштабным и ответственным проектом один на один. К сожалению, ученик Донателло не мог похвастаться такой же уверенной, как у наставника, рукой. Первый удар его молотка по драгоценному блоку оказался варварски неуклюжим и беспомощным, второй был еще хуже. Вскоре, отчаявшись сделать хоть что-нибудь если не великое, то хотя бы путное, Дуччо от злости и досады пробил в нетронутой глыбе дыру, прямо посередине. Затем, отбросив молоток и резец, он объявил, что камень непригоден для работы. Позже ходили слухи, что на смертном одре Дуччо в бреду повторял, будто проклятый мрамор сопротивлялся ему, не признавая в нем мастера, не желая покоряться его воле.
После провала Дуччо другие ваятели пытались спасти драгоценный мрамор, но ни один не преуспел. В конце концов неподатливую глыбу, прозванную камнем Дуччо, оставили в покое – во дворе соборной мастерской. Грандиозный план по украшению Дуомо гигантскими статуями потерпел бесславное фиаско.
– Ты упомянул какой-то конкурс? – в волнении проговорил Микеланджело.
– Э… Управа… Они подыскивали мастера… скульптора… ну, чтобы изваять статую. – Бойкий Граначчи вдруг начал мямлить и запинаться. – Господи, я был уверен в том, что ты слышал…
Микеланджело помотал головой:
– Да нет же, нет!
Его колени задрожали. Неужели? Неужели Управа решила дать второй шанс камню Дуччо? Самому известному блоку мрамора в мире! Тому, которого касалась рука великого Донателло! При этих мыслях будто сотни крохотных иголок начали покалывать пальцы Микеланджело.
– Прости, наверное, я зря проболтался тебе, – несколько смущенно пробормотал Граначчи.
– Разумеется, не зря! – Широкая улыбка преобразила черты Микеланджело. Он сгреб Граначчи в объятия. – Этот камень самой судьбой был предназначен для моих рук! Заказ будет мой, я уверен.
– Да нет же, Микеле! – Граначчи в отчаянии опустил голову, принявшись разглядывать свои ноги. – Я хотел сказать совсем другое! Тебе не видать этого заказа.
– И почему же?
– Да потому, что Управа уже передала его кое-кому, – выпалил Граначчи.
Микеланджело быстро перебрал в уме знакомых мастеров искусств – тех, кто еще был жив и находился во Флоренции. Сандро Боттичелли, автор «Рождения Венеры» и «Весны»? Бесспорно, он великий художник, но живописец, а не скульптор. Пьетро Перуджино? Давид Гирландайо, брат наставника Микеланджело? Эти двое – тоже великолепные мастера, прекрасные живописцы, но вряд ли смогут потягаться с его природным даром резчика мрамора. Может, Андреа делла Роббиа? Так он специализируется на майолике, его нежные бело-голубые рельефные скульптуры снискали ему большую славу, но в мраморе он не слишком искусен. Джулиано да Сангалло? Вот он – да, скульптор, чьи произведения широко известны. Хотя его истинные таланты, пожалуй, больше лежат в сфере архитектуры и инженерного дела. А значит…
– Нет, Граначчи, нет во Флоренции ни одного человека, который работал бы по мрамору лучше меня.
– А вот и есть. – Граначчи по-прежнему избегал его взгляда.
Микеланджело вдруг уставился на него в немом изумлении: неужели это сам Граначчи? Нет-нет, невозможно!
И уловил сдавленный шепот друга:
