С задних рядов вдруг послышалось:
– Пропустите, отсюда мне ничего не видно.
Улыбка на губах Леонардо померкла. О, он сразу узнал этот голос.
Толпа расступалась перед нотариусом базилики Сантиссима-Аннунциата и смыкалась за его спиной, словно воды морские, обтекающие военный корабль. В прошлом страстный приверженец Савонаролы, старик нотариус и сейчас не изменял аскетической манере одеваться, за которую ратовал его казненный кумир, – на нем было простое черное платье без каких-либо украшений. Все то же худое и угловатое лицо, какое запомнил Леонардо, тот же острый нос, те же пытливые и отливающие сталью глаза. Стоя на помосте, Леонардо смотрел на хмурящегося старика сверху вниз, но при этом почему-то чувствовал себя жалким мальчишкой.
– Кажется, в свое время я высказался однозначно, – произнес вместо приветствия Леонардо. – Я берусь за заказ при условии, что буду избавлен от тягот вашего общества.
Ропот протеста прокатился по группе братьев-монахов, но нотариус повелительным жестом велел им умолкнуть. Он немного помедлил с ответом и наконец проговорил:
– Я пришел принести свои поздравления. – Старик перевел взгляд на картон. – Изумительная работа. Полагаю, готовая роспись станет истинным сокровищем монастырской церкви. – В своей искренности он выглядел очень правдоподобно.
– Отчего музыка больше не играет? – воскликнул Салаи и сделал знак оркестрантам.
Мастерскую снова наполнили звуки веселой мелодии, а Леонардо, спрыгнув с помоста, схватил незваного гостя за костлявый локоть и повлек к задней двери.
– Я уже год нахожусь во Флоренции, а вы выбрали именно этот вечер для того, чтобы поговорить со мной? – понизив голос, спросил Леонардо.
– Братья-сервиты пригласили меня…
– Вы могли наведаться в мою мастерскую днем, когда была возможность потолковать с глазу на глаз, однако пришли на праздник в тот момент, когда здесь собралось множество гостей. Почему бы это? Не для того ли, чтобы весь свет стал свидетелем того, как вы благородны и щедры?
Он покачал головой. Этот старый нотариус был в числе тех, кто дурно обходился с молодым Леонардо, когда тот еще не представлял собой ничего существенного, а теперь – пожалуйста, явился, чтобы смиренно засвидетельствовать свое почтение величайшему творцу современности. С момента его прибытия во Флоренцию в его дверь ежедневно стучатся такие же льстецы, желающие мелкой лестью заработать прощение за прошлые обиды.
– Я искренне стараюсь загладить свою вину перед тобой, Леонардо.
– Да конечно, как пчелка: с медом в хоботке и с ядом на жале. – Леонардо наконец вывел нотариуса из мастерской и захлопнул дверь. – И что же, вы уже не считаете меня никчемным ничтожеством?
– А я никогда и не говорил ничего подобного. Я утверждал только, что у тебя слишком много различных идей и для твоего же блага тебе следовало бы сосредоточиться на какой-то одной и довести ее до конца, а не порхать с цветка на цветок. И я очень рад, что ты наконец остепенился, – старик прижал ладонь к сердцу, – и что этот заказ столь благотворно повлиял на тебя.
Леонардо уловил во взгляде его стальных глаз плохо скрытую снисходительность.
– Думаете, это благодаря вам братья поручили мне роспись алтаря?
Нотариус смотрел в пол.
– Уж поверьте, не ваши хлопоты, а только моя репутация художника решила дело, – заявил Леонардо. – Но даже если бы я был обязан этой работой вам, неужели вы считаете, что это загладило бы все то зло, которое вы мне причинили?
– Не возьму в толк, о чем ты говоришь.
– Ой ли! – язвительно бросил Леонардо. При воспоминании о том давнем предательстве его левый глаз начал подергиваться.
Много лет назад, когда двадцатичетырехлетний Леонардо покинул студию Верроккио, чтобы открыть собственную мастерскую, в Уффициале ди Нотте
[5] кто-то подбросил анонимный донос; в нем сообщалось о том, что Леонардо и еще пятеро юношей предаются содомии. Этот вид любовных отношений был широко распространен во Флоренции – особенно среди людей искусства и гуманитарных наук, видевших в нем идеальный способ налаживания контактов, в том числе деловых, однако нарушителей, если их преступление было доказано, могли приговорить к казни. Леонардо всегда считал, что именно нотариус монастыря сервитов сдал его тогда властям, хотя тот и отрицал это.
– Не вы ли предрекали, что я буду гореть в седьмом круге ада?
– Признаться, я даже рад, что тебя тогда схватили. – Старик вертел на костлявом пальце тонкое обручальное кольцо из золота, единственное украшение, которое он позволял себе носить. – Если бы ты продолжал в том же духе, то навлек бы на себя еще большую беду.
– Меня могли казнить!
– Ну полно, обвинения же были сняты. – Нотариус со значением вздернул подбородок, словно это являлось его заслугой.
– Обвинения, да будет вам известно, сняли только потому, что один из обвиняемых приходился родственником матери Лоренцо де Медичи. Будь я один, меня повесили бы, не раздумывая.
Нотариус энергично замотал головой.
Кто-то попытался войти к ним со стороны мастерской. Леонардо схватился за дверную ручку и с силой захлопнул дверь.
– Когда я был начинающим художником, меня для вас как будто не существовало. Конечно, вы были важной особой, а я – мелким ремесленником, простолюдином. – Нотариус хотел было возразить, но у Леонардо накипело. – А сейчас, когда я стал уважаемым, почтенным человеком – что вы говорите о моей работе? Что она станет истинным сокровищем? Так вы пытаетесь выставить напоказ нашу давнюю дружбу? Но никакой дружбы между нами не было и в помине!
Стальной взгляд уперся в глаза Леонардо.
– О да! Полагаю, дружескими наши отношения назвать нельзя.
– Сегодня у меня очень важный день. Я должен быть спокоен. Разумен. Сосредоточен на своих заказчиках. И вы сейчас мне мешаете, а потому должны уйти. – Леонардо нарочито выпрямил спину, всем своим видом показывая, что гость не дождется от него поклона. – И будьте любезны, забудьте сюда дорогу.
Он знал: старик слишком горд и не станет упрашивать его. И тот действительно ушел, не проронив больше ни слова.
Леонардо сделал несколько глубоких вдохов. Размял плечи и шею, чтобы сбросить напряжение. Затем с улыбкой на губах направился к гостям.
Салаи ждал его под дверью.
– Я послал во двор двоих служек – пусть удостоверятся, что он убрался и не вернется снова. Вы в порядке, господин?
– Терпение ограждает нас от оскорблений, как одежда от холода. Кстати, – Леонардо снял жакет и бросил его на руки Салаи, – почему это у нас так тихо? Нам надлежит без остановки развлекать гостей.
