– Обещание помочь вам не было искренним – и я изначально знал это, – но оно являлось потребностью момента, – бесстрастно ответил на упрек Макиавелли. – Что до предательства, то и в нем в иное время возникает нужда. Хотя мне искренне жаль, что оно занесло вас в эти неприветливые края. – Макиавелли широко раскинул руки.
– Вы выхаживаете меня, окружаете заботами, чтобы вернуть к жизни. Стало быть, ваш долг оплачен.
– Этот долг никогда не будет оплачен. – Лицо Макиавелли вдруг стало серьезным. – Я мог бы сказать в свою защиту, что другие тоже предавали своих героев, но не в моих правилах оправдываться. Я навеки ваш должник за то, что заставил вас покинуть Флоренцию… Хлеба? – Макиавелли отломил кусок и протянул Леонардо.
Тот был слишком голоден, чтобы отказываться. Он взял ломоть из рук Макиавелли и положил маленький кусочек на язык.
– И все же должен признать, что получил двойное удовольствие, обведя вокруг пальца обманщика, – заметил Макиавелли с тонкой улыбкой. – Вам хватило нахальства попытаться всучить городу проект изменения русла Арно. Вы что, правда считаете, что смогли бы сделать это?
Леонардо кивнул, проглатывая хлеб.
– Когда человек действует в согласии с природой, границ возможного не существует. – Он вспомнил свою бронированную повозку с пушками, могучую и тяжелую, тонущую в порожденной природой густой топкой грязи. – Все идет вкривь и вкось, только если ты действуешь наперекор природе.
– И все же натура у вас не военная, правда же, Мастер из Винчи? Вы человек искусства, – заявил Макиавелли так, словно человек искусства представлял собой объект, пригодный для осязания и изучения.
Большое заблуждение. Леонардо как никто понимал это. Люди искусства не имеют особых отличительных черт, тем более постоянных. Человеком искусства нельзя быть – им можно становиться лишь в редкие моменты бытия, да и то, стоит этому состоянию поселиться в тебе, как оно уже спешит к другому, попутно меняя облик. Но Леонардо был настолько измучен, что не нашел сил растолковывать Макиавелли тонкую разницу.
– Я слишком стар для войны, – вместо объяснений заметил он.
– Для войны всякий слишком стар, – рассмеялся Макиавелли. – Разумеется, за исключением герцога Чезаре Борджиа. Он всегда в подходящем для битв возрасте. А его умение добиваться преданности от подданных поистине изумляет. Уверен, история воздаст ему должное как великому гению.
Неужели? Леонардо вдоволь насмотрелся на то, с какой кровавой жестокостью разрушал Борджиа захваченные города, и его восхищение герцогом, когда-то почти беспредельное, померкло так же быстро, как меркнет искра жизни в глазах того, кому отрубили голову.
– Борджиа – жестокий, беспощадный тиран и никакого преклонения не заслуживает.
– Помилуйте, политики в принципе чужды морали, – снисходительно, как о чем-то общеизвестном, сказал Макиавелли. Он вычерпал немного похлебки из котла, налил ее в чистую миску и протянул Леонардо.
Леонардо принципиально не употреблял в пищу мяса, но не стал спрашивать, из чего сварена похлебка. Он приподнялся на локте и начал есть, обмакивая хлеб в бурое варево. Белая фасоль и помидоры.
– Всегда лучше внушать страх, чем любовь. И герцог Валентинуа еще прославится своими доблестями, несмотря на все зверства, – возразил Макиавелли. – А может, как раз благодаря им. – Такое впечатление, что дипломат давно выстроил в уме эту цепь рассуждений и теперь проговаривал их вслух, проверяя на прочность, прежде чем запечатлеть на бумаге. – Гений Борджиа, среди прочего, состоит в том, что он умеет поставить страх себе на службу. Слухи о его жестокости разошлись повсеместно, и, когда он подступает к воротам города и заявляет, что собирается напасть на него, горожане уже трясутся от ужаса. Их собственный страх понуждает их сдаться прежде, чем герцог сделает первый пушечный выстрел.
– Неужели вы искренне верите в то, что Борджиа войдет в историю как гений? – Леонардо доел похлебку и, растянувшись на своем убогом ложе, глядел в звездное небо. Наследие гения всегда представлялось ему чем-то весьма эфемерным.
– Безусловно. – Макиавелли говорил убежденно, словно стяжать такую славу было так же легко, как купить ее на рынке. – Он властвует над обширными пространствами непокорных государств, отдаленных от его вотчины, и это во времена, когда любую власть удержать почти невозможно. Утвердив свое владычество над новым завоеванием, он не оставляет противнику никакого шанса строить тайные козни и посягать на его господство. Чезаре понимает, что если он не станет самым могущественным властителем своего времени, то ему нечего будет оставить после себя.
– Потому что, если он не станет великим мастером своего времени, ему никогда не стать великим мастером всех времен, – перефразировал Леонардо. Многие годы он считал себя величайшим мастером искусств своего времени, но сейчас в его голове поселилось крохотное, не больше ежевичного, зернышко сомнения. И почему-то Леонардо был уверен, что зернышко это имеет форму камня Дуччо.
– Валентинуа твердо знает, что фортуна помогает лишь тем, кто сам себе помогает, а он всегда готов отстаивать свои интересы. Он уничтожает врагов с холодной бесстрастностью и пресекает их замыслы прежде, чем они смогут пустить корни.
Возможно ли, размышлял Леонардо, что он сам позволил сопернику пустить корни в его собственном городе, в его времена? Должен ли он теперь сам исправить свою ошибку, вернуться в свой город и искоренить угрозу своей будущей славе? Или у него приступ болезненной мнительности?
– Уничтожая своих противников, Чезаре Борджиа показывает всем ныне живущим и тем, кто когда-нибудь придет им вослед, что он правит единолично как верховный правитель, государь.
– И наследию его ничто не угрожает, – прошептал Леонардо. Все это выглядело простым и понятным – после того, как Макиавелли все разложил по полочкам.
– А вы решались когда-нибудь превозносить таким образом своих врагов?
Услужливая память Леонардо выхватила из толщи воспоминаний резкий профиль, изломанный нос и копну спутанных немытых волос.
– Не стоит бояться превозносить врагов, – с чувством воскликнул Макиавелли. И в глазах его на мгновение вспыхнул прежний огонь. – Если не отмечать их доблести, то как вообще понять, в чем их сила? А не зная, в чем их сила, как уничтожить их? Всегда изучайте слабости своих противников, но еще важнее – их сильные стороны. Всякий способен ударить в слабое место. Но только истинный мастер умеет обратить силу своего врага против него самого.
Микеланджело. Декабрь. Флоренция
Микеланджело скачками преодолел первый виток винтовой лестницы. Она была столь крута и узка, что у него кружилась голова. Но он продолжал быстро подниматься. Он еще никогда не бывал на колокольне дворца Синьории и терялся в догадках, зачем и кто вызвал его сюда анонимным письмом.
Он миновал какую-то железную дверь… Может быть, именно за ней – та самая темница, где держали Савонаролу, прежде чем подвергнуть казни через сожжение? Впрочем, сегодня Микеланджело не позволит призракам прошлого запугать его. У него было доброе предчувствие насчет этой встречи.
