– Вот теперь, господин, вы получили достойное жилье.
Фреска, как и подозревал Леонардо, оказалась далеко не пустяком. Изображение «Битвы при Ангиари», призванное увековечить победу флорентийского оружия над извечным соперником Миланом в 1440 году, благодаря которой Флоренция сохранила за собой владычество над центральной частью полуострова, с самого начала предполагалось весьма масштабным, и работа над ним явно не ограничилась бы несколькими месяцами. Это монументальное произведение должно было занять всю восточную стену залы Большого совета. Размеры стены поражали: высота ее составляла рост пятерых человек, стоящих каждый на плечах у другого, а длина превышала линию из двенадцати человек, улегшихся друг за другом, головой к ногам следующего. Словом, Леонардо предоставили для работы самое большое полотно из всех, что он когда-либо видел.
«Эта огромная стена, – подумал он с улыбкой, – и есть тот шанс, которого я ждал».
Несколько следующих недель Леонардо был погружен в мысли о фреске. Он делал сотни рисунков с фигурами солдат и коней, смешавшихся в неистовом вихре сражения, жаждущих победить врага и выжить в кровавом хаосе войны. Паузы между рисованием он посвящал работам в русле Арно. Эти два проекта подпитывали один другой и постепенно росли – так мелкие разрозненные снежинки сначала лишь присыпают землю, а затем образуют огромные сугробы.
В один из дней, когда Леонардо на берегу Арно беседовал с Коломбино, главным распорядителем работ по проекту, он заметил, что к ним направляется какая-то дама. Ее огненно-багряные одежды развевались на ветру, как осенняя листва на дереве. Поначалу он снова принял ее за видение и, лишь когда она подошла ближе, осознал: это вполне реальная, земная мадонна Лиза дель Джокондо. Уже полгода он толком не встречался с ней – с того самого дня, когда она отказалась ему позировать, обвинив в предательстве.
– Оставьте-ка меня ненадолго, любезный Коломбино, – попросил Леонардо. Распорядитель отошел к рабочим, а Лиза, приблизившись, встала рядом с Леонардо. Вместе они наблюдали за суетой на берегу: сотни людей обтесывали бревна, катили огромные валуны, возводили прочные леса.
Леонардо не знал, представится ли ему еще когда-нибудь возможность разглядеть ее с такого близкого расстояния, и потому старался впитать в себя весь ее облик – будто она была благородным вином, богатый вкус которого он не мог прочувствовать, распознать с одного глотка. Он пытался запечатлеть в памяти ее лоб, казавшийся особенно высоким из-за выщипанных бровей, изящный разрез миндалевидных глаз, тень на груди от выпуклого подбородка и слегка выдвинутой вперед нижней челюсти, ложбинку, которая угадывалась меж двух выпуклостей под тканью свободного платья. Пальцы его зудели от желания достать альбом, сделать хотя бы беглый набросок, но он боялся спугнуть ее.
Она первая нарушила молчание:
– Теперь вы служите Флоренции.
Сколько месяцев он не слышал этого голоса – бархатного, сладкого, как патока, и нежного, словно взбитые сливки.
– Да, служу.
– Тем, что меняете русла рек?
– Да.
– Как это?
– Позвольте мне показать вам. – Леонардо предложил ей руку в надежде, что она не откажется.
Она не отказалась. Положила ладошку в изгиб его локтя, пальцы ее начали легонько выстукивать какой-то ритм. Весь следующий час он водил ее по окрестностям, показывая и объясняя, как должен воплотиться его замысел. Место для работ располагалось в западной части Флоренции, на окраине, возле городских стен, и в случае нападения Борджиа или пизанских наемников стражники из городского ополчения смогут защитить людей. В настоящий момент рабочие возводили дамбу из крупных валунов. Когда этот этап завершится, плотина перекроет течение и заставит Арно устремить свои воды в отходящий от нее канал – сейчас его как раз углубляли и укрепляли по берегам. Канал направит реку в старинное, давно высохшее русло, которое огибает Пизу и выходит в Средиземное море на некотором расстоянии от нынешнего устья. Таким образом враждебная Пиза лишится своей водной артерии, а заодно и выхода к морю. Леонардо объяснил, что лично не отвечает за реализацию проекта; возведением дамб и строительством канала руководит главный распорядитель, а он просто любит наведываться сюда, проверяя, как продвигается дело. Работа над фреской пока идет у него медленно, требуется время на то, чтобы замысел до конца выкристаллизовался, а потому до непосредственной росписи стены могут пройти месяцы, а то и годы. Зато его проект с поворотом русла Арно уже воплощается в жизнь.
– Движение воды я изучал еще в детстве, – рассказывал Леонардо. – Я любил плавать в этой самой реке, подчиняясь воле ее течения. – Он наклонился и опустил руку в Арно. – Речная вода, которой вы касаетесь, – это одновременно последнее из того, что уже минуло, и первое из того, что грядет. Этим она похожа на время.
Не боясь замочить свое длинное платье, Лиза подошла к самой кромке воды и провела по ней рукой. На лоне природы она казалась совсем другой, разительно отличалась от той застывшей чопорной дамы, которую он видел в стенах музыкальной гостиной дома Джокондо. На берегу реки руки ее порхали в беспрестанном движении, волосы трепетали на ветру, а кожа сияла в золоте солнечного света.
– Вот, смотрите. – Леонардо вынул из альбома выполненный пером рисунок. – Это изображение сельской местности я сделал, когда мне не было еще и двадцати. Я старался как можно точнее отразить все ее геологические особенности и растительный мир.
Лиза взяла лист бережно, словно это было ветхое рукописное издание Евангелия, вывезенное из Святой земли.
– Но сейчас, – продолжал он, – этот рисунок таит в себе нечто большее, чем точное отражение форм деревьев, холмов и скал. Глядя на него сегодня, я вижу, как извилистые линии рек и холмов переплетаются и потом расходятся. Они как будто неизвестно где начинаются и неизвестно где кончаются. В них нет ни четкой выраженности, ни обособленности, все они связаны и переплетены между собой – как и все в природе. Если в какой-то точке путь линии что-то преграждает, она не пересекает препятствие, а находит лазейку, чтобы протянуться дальше, уже в другом направлении. Какими бы ни были преграды, природа всегда проложит себе другой путь.
– Да, это как речь, – заметила Лиза, возвращая ему рисунок. – Существует бесчисленное множество способов выразить мысль. Никто не останавливается посреди разговора из-за того, что не может подобрать правильного слова. На ум всегда приходят какие-то другие подходящие слова – неважно, из какого языка: южно-итальянского, тосканского, французского, испанского, латинского…
Леонардо рассмеялся. Эта молодая женщина не переставала удивлять его. Мало того что она образованна – как легко она цитировала Цицерона! – так еще и говорит по-французски и по-испански?
– Знаете, вас больше не называют предателем. – Лиза повернула к нему лицо.
– В прошлом году, моя донна, меня укусил преядовитый тарантул, а теперь его яд выветрился, и разум вернулся ко мне. Я выбрал Флоренцию своей владычицей.
