— Каким чудом Бондарук стал белорусом и имеет ли это значение для здешних, раз все так или иначе гнездятся в одной культуре?
— Имеет, и очень большое. Ты даже не представляешь, как много антагонизмов с этим связано. Мы тут наблюдаем настоящий террор со стороны польских националистов. Были серьезные проблемы со скинхедами. Они борются за свое, словно завтра должна наступить польско-русская война.
— Я видела свастики на стенах и надписи на кириллице «Резать ляхов».
Они доехали до развилки. На указателях виднелись надписи на двух языках. Некоторые из них были замазаны.
— Орловская гмина первой ввела белорусские названия. Польские националисты регулярно их закрашивают. Каждый год в годовщину погрома православных деревень в Вольку Выгоновскую, Зани или Клещель приезжают журналисты, чтобы поговорить на тему давних событий. В этом году телевизионщиков опередили скинхеды. Они появлялись у старожилов и просто прогуливались по улицам с палками в руках. И больше ничего. Когда на следующий день приехало телевидение, ни один из помнящих погром не пожелал высказаться для репортажа.
— Предупреждение?
— Типа того. Сигнал, чтоб сидели тихо. Одному молодому социологу попался в руки дневник дочки одного из убитых. Простая женщина. Не было там ничего такого, из первых уст, кроме инфантильных воспоминаний одиннадцатилетней девочки. Тетрадь передали в Институт национальной памяти, когда шло расследование. Но там якобы были фамилии живых соседей, которые сотрудничали с партизанами, а потом еще с гражданской милицией и ГБ. Согласно одной из гипотез, погром состоялся с согласия властей. Белорусы не хотели уходить с этих земель, поэтому коммунисты нашли способ, чтобы удалить их руками националистов.
— Зачем?
— Чтобы забрать их дома, земли. А из-за чего ведутся войны? Но не это было самое страшное, — продолжала Кристина. — Бурый не смог бы уйти отсюда, сжечь больше десятка деревень и убивать мирных жителей целую неделю без поддержки местной общественности. Тогда погибли почти пятьсот человек. Двести выжили, но жили в таком страхе за себя и близких, что до тысяча девятьсот девяносто пятого года боялись выдать место захоронения убитых возниц. Женщина, передавшая социологу дневник, переехала на другой конец Польши. Говорят, что к ее двери кто-то прибил мертвого петуха. Никто не хочет ворошить старое. Люди все еще боятся.
Они доехали до кладбищенских ворот. Саша взяла сумку с компьютером.
— Пойти с тобой? — заботливо поинтересовалась Романовская.
— Я не очень-то знаю куда.
Комендантша показала сторожку.
— Там горит свет. Я не буду выключать зажигание. — Она застегнула куртку до самой шеи. — Похолодало.
Саша пошла быстрым шагом. Дверь бетонного кубика со скрипом открылась, и на пороге появился худощавый мужчина с вытянутым лицом, в велосипедном костюме и в клетчатой кепке от Фреда Перри на голове. При виде женщины он снял шапку. Протянул руку. Она заметила, что два пальца у него не действуют. Видимо, последствие ожога.
— Я работаю в Хайнувке три раза в неделю. Посмотрю, что там можно восстановить, и позвоню, — пообещал. Видя ее удивление, он добавил не без иронии: — Я здесь в качестве гостя. Присматриваю за могилой. Белорусы отдают честь своим погибшим. Того и гляди появятся националисты.
— Сколько это будет стоить? — выдавила Саша.
— Блажей меня об этом попросил, поэтому с ним и будем договариваться. — Он махнул рукой и улыбнулся по-фиглярски.
Собеседник вел себя спокойно, с отрепетированной небрежностью. Собственно, он не оставлял никакой возможности для дискуссии. Это был не разговор, а его монолог. Он заявлял, произносил реплики и не ожидал ничего, кроме подчинения. Саша почувствовала себя увереннее. Хакер производил впечатление специалиста в своей области, излучая безраздельную уверенность в себе.
— Я не гарантирую, что абсолютно все удастся восстановить, — предупредил он. — Какие-то пароли?
Залусская покачала головой.
— Я позвоню. Это может занять какое-то время.
— У меня нет выхода, — вздохнула она. — Мне очень нужна папка «докт». Фотографии дочери. Это будет «Каро». И может, еще «профайл». Там рабочие документы, некоторые из них в единственном электронном экземпляре. Остальное есть на бэк-апе либо не имеет значения.
— Болит? — кивнул он на ее руку.
— Не столько болит, сколько чешется, — ответила она, но ей вдруг стало немного неудобно. Его ситуация была намного хуже, причем без надежды на выздоровление. Она-то скоро поправится. — Жизнь однорукого человека не очень удобна. Кроме того, люди постоянно спрашивают об этом.
— У меня есть кое-какой опыт. — Он помахал своей рукой.
Саша хотела спросить, как это произошло, но он уже начал закрывать дверь сторожки.
— Говорят, где-то здесь есть общая могила убитых солдатами Ромуальда Раиса — Бурого.
Парень смерил ее настороженным взглядом.
— Я вас провожу.
— Мне не хотелось бы создавать вам лишнюю работу.
— Я охотно пройдусь.
Они двинулись с места. Если местные жители и боялись чудовищ на улицах города, то наверняка не ощущали никаких страхов на здешних кладбищах. Вдалеке Саша увидела группу людей. Они сидели вокруг могилы убитых. Там было несколько букетов, на мраморном надгробии горели лампады. Как только Саша с незнакомым ей парнем подошли к группе, кто-то протянул ей переходящую из рук в руки бутылку. Это был джин. Она явно ощутила запах можжевельника.
* * *
Кинга Косек поставила перед клиентом дымящуюся пиццу «Дьябло» и, не дожидаясь, пока он начнет есть, направилась к соседнему столику. Боковым зрением она заметила испачканные краской руки мужчины. Мог бы и помыть их перед едой, подумала она. Кинга приготовила блокнот для заказов и замерла в ожидании. Студенты, сделала она вывод. Он долго считал мелочь, высыпанную изо всех карманов, не обращая внимания на официантку. Подсчет занял какое-то время, но в итоге оказалось, что они все-таки могут что-нибудь себе позволить. Она, видимо от неловкости, крайне старательно изучала меню. Официантка размышляла, знает ли девица польский алфавит, потому что даже первоклассник за это время уже выучил бы весь список наизусть. Шесть видов пиццы, три пасты на выбор и напитки, в основном пиво. Пиццерия «Сицилиана» делала упор на качество проверенных блюд, а не на их разнообразие. Их секретом был вовсе не способ приготовления теста, а рецептура томатного соуса, которую хозяин привез из Италии.
Три года назад он вернулся с мешком орегано и решением, что больше никогда не будет работать на «дядю», а уж тем более мыть посуду. Семейный бизнес он начал с расселения своих соседей по квартирам в микрорайоне Мазуры. С помощью друзей и старой музыкальной группы «Смеющиеся львы» он отремонтировал старый дом на четыре семьи, одна из квартир в котором принадлежала его родителям. В центральной стене он выбил дыру и оттуда сделал лестницу прямо на улицу. На веранде поставил деревянные столы с огромными, как вазоны, пепельницами. И хоть «траттория» была больше похожа на пущанскую хату, чем на итальянскую кафешку (эспрессо в «наперстках» здесь не подавали, потому что никто его не заказывал), начал принимать гостей, которые толпами приходили отведать первую настоящую пиццу в Хайнувке. Бартек Осц хорошо знал, где следует поставить печь. Конкуренции в городе у него не было, и бизнес окупился уже через три месяца после открытия. А когда он еще больше раскрутился, то вызвал из Италии своего приятеля, правда гражданина Испании, но по происхождению итальянца, и теперь тот мыл посуду у поляка и стоял у плиты, к радости польских и белорусских активистов. Иногда босс разрешал повару сесть за синтезатор и публично тосковать по отчизне своей матери в стиле паскудного итальянского диско. Сегодня повар пребывал не в меланхолическом настроении, так как то и дело проверял результаты испанского чемпионата по футболу.
