Она рискнула и позвонила еще два раза. На этот раз со служебного, дождавшись автоответчика, хоть Квак и предупреждал ее, что тогда на выписке ее номер будет обозначен, как знакомый, что может вызвать интерес полиции. Она решила, что в случае чего объяснит это ложным заказом: какой-то шутник заказал пиццу, а потом не отвечал на звонки. Но в ответ тишина. Беспокойство эволюционировало в страх. В принципе, она редко связывалась с Кваком. Обычно он звонил ей. Однако всегда, когда ей надо было поговорить с ним, он отвечал. Впервые промелькнула мысль, что любовников, возможно, поймали.
Она бросила трубку, словно это была раскаленная головешка, и выбежала из кабинета. После чего, недолго думая, повесила фартук на крючок, взяла деньги за заказ со студентов. Изображая возмущение, она поставила им на вид за непристойное поведение, хотя в душе понимала, что у любви свой кодекс. Кинга взглянула на третьего посетителя, который пока ничего не выбрал из меню, и заявила ему, что они закрываются. Тот вышел злой, не стесняясь в выражениях.
Осц поднял голову. Какое-то время прислушивался, после чего начал собираться, показав ей поднятый вверх большой палец.
— Сообщи Анжело. — Она бросила ему ключи. — Закроешь.
Она взяла свою сумку и только на веранде вспомнила, что вышла в одном топе на бретельках. Она встала на пороге, но не вернулась назад. Кинга знала все существующие приметы. Одна из них гласила, что если вернешься, то, что задумано, в лучшем случае, не сбудется, а в худшем — случится несчастье. Конечно, можно отогнать злые чары, если посидеть десять минут в том месте, откуда вышел, но у нее не было на это времени. Поэтому Кинга решила, что заберет свою джинсовку завтра. Велосипед пусть тоже остается. Он был не прикреплен замком к забору, но вряд ли это старье кому-нибудь понадобится.
Она пошла напрямик, по насыпи вдоль железнодорожных путей, давно заросших травой и сорняками. Потом по дырявой эстакаде над Вонючкой, откуда открывалась панорама на микрорайон Мазуры и хату ее предков. Уже много лет мостом пользовались исключительно тинейджеры. Местные школьники развлекались лазанием по щербатым перегородкам, в самом центре жгли костры, пили, нюхали что ни попадя и наслаждались обществом друг друга до самого утра. Кроме того, это был прекрасный наблюдательный пункт, потому что со всех сторон было видно приближающихся незваных гостей. В случае полицейского налета они успевали бросить «товар» в реку либо иначе его утилизировать.
На этот раз там было только два человека. Они сидели перед символическим, едва заметным костром, в котором горел один большой кусок дерева. Он походил на спинку большого антикварного стула, которую только что бросили в огонь, и она еще не успела разгореться. Кинга остановилась, так как ее всегда пугали дырявые ступени. А здесь, по путям, она ходила много раз, обычно когда сильно спешила. Достаточно было просто не смотреть вниз. Бетонные шпалы были довольно широкие. На велосипеде дорога домой занимала полчаса. Напрямик — несколько минут. Сразу за мостом она сбегала по насыпи и через луг шла к своему дому, со стороны задней калитки. Было темно, но стоило рискнуть.
— Лови ее, Тадек! Неплохая телка, — крикнул один из парней, когда она проходила мимо.
Он резко встал. Кинга зашаталась, чуть не упала. Убиться здесь было трудно, а вот покалечиться запросто. Падая в воду, она бы скорее свернула себе шею, чем утонула в Вонючке. Плавала она не очень хорошо, только по-лягушачьи. А на то, что эти двое бросятся спасать ее, можно было не рассчитывать. Парень, зацепивший ее, был в изрядном подпитии и явно скучал, желая поразвлечься. Все равно как. Такой тип был ей хорошо знаком. Одет как партизан. Куртка перепачкана светящейся краской для пейнтбола. Активист из какого-нибудь профессионального колледжа. Наверное, готовится к войне, как большинство озлобленных местных, принадлежащих к вооруженным отрядам. Трудно было понять: поляк или белорус. Говорил по-польски, но это на самом деле ничего не значило. Она предпочитала не подавать голос. Если он узнает, что она белоруска, это может ухудшить дело. Кинга склонила голову, пряча лицо, и пожалела, что не вернулась за курткой, потому что в своем топе и юбке до середины бедра чувствовала себя почти голой.
— Это Киня из «Сицилианы», — встал на ее защиту старший из двоих. Она удивилась, поскольку не знала его. Тот повернулся к приятелю: — Паука из себя строишь или как?
Тадек выдал хриплый взрыв, который, видимо, должен был быть смехом, после чего полез в рюкзак за очередным пивом. Вместе с банкой из него выкатился и упал вниз пульверизатор с голубой краской. Он наклонился в темноту и выругался. Река унесла баллон с краской. Пиво утонуло сразу.
— Легавые пасут, мало тебе приключений? — накинулся на Тадека приятель. — Пусти пани. Видно, что она спешит. Наверное, жених ждет.
Агрессор послушно отодвинулся и, словно резиновый, перегнулся за барьер. По его примеру, так же поступил и второй джентельмен. Видимо, это была их последняя банка пива. Они взялись перетряхивать рюкзак, но тот был пуст. Кинга с облегчением вздохнула и, прибавив шаг, двинулась дальше.
— Спасибо, — пробормотала она, проходя мимо того, что заступился за нее.
Когда она спустилась с моста, ноги ее стали проваливаться в подмокшей почве. Несколько раз она чуть не потеряла вьетнамки. В конце концов она сняла их и пошла босиком. Было холодно, мокро и неприятно. Как всегда по весне в этом месте.
Она уже видела ворота своего дома, за которым начинался ряд пятиэтажек. В окнах домов горел свет, автомобили сновали туда-сюда. Кинга сразу почувствовала себя увереннее.
Она слышала, как парни на мосту ругаются из-за того, кому идти вылавливать из реки банку с пивом, но ей было уже не до них.
— Я пойду отлить, куколка, — сказал кто-то после того, как раздался плеск воды.
Она остановилась. Плеск повторился. Кинга обернулась. Вдалеке она увидела темный силуэт. Мужчина вынырнул из воды и бежал в ее сторону. Она прибавила шагу. До двери оставалось метров двести. Когда кто-то схватил ее за руку, она упала. Сил на сопротивление не было. Годы тренировок коту под хвост. Она вроде бы понимала, какой прием следует применить, но ее парализовал страх. Кинга сотни раз укладывала противника на татами, а тут дала себя свернуть в бараний рог. Она успела вскрикнуть, прежде чем он заткнул ей рот и прижал коленом к земле. Она почувствовала запах скипидара, а потом еще раз выдала душераздирающий крик, когда он вонзил зубы в ее плечо, разрывая мышцу, и, не обращая внимания на кровь, пытался отгрызть кусок плоти. Она извивалась, боролась, толкалась. Он зафиксировал ее коленом и заткнул рот и нос, так профессионально обездвиживают бойцовских собак. Он нажимал ей на горло, отчего перед глазами все поплыло, зрение стало пропадать, наконец, она не смогла дышать. Кинга подумала, что это абсурд. Это же человек. Не сожрет же он ее живьем. И замолчала, пытаясь перетерпеть боль. От страха голос совершенно пропал. Она только тихо скулила. Когда он потянул за волосы ее голову, чтобы она не увидела его лицо, Кинга заметила, как два партизана убегают с моста в направлении, с которого она пришла, — к «Сицилиане». Вокруг, на лугах, кроме нее и нападающего никого уже не было. Ее дом находился в самом центре города, отделенный от жилого массива лугом, рекой и огромным садом с каждой стороны. «Самое укромное место вокруг», — уверяла она Ивону и была права. Никто ее здесь не услышит и не поможет. В этот момент она созрела, чтобы применить прием ката цуки-но.
