Романовская два часа назад написала: «Собери документы. Блажей подъедет помочь тебе привезти их».
Саша бросилась на поиски, заглянула в каждый уголок квартирки. Перелистала каждую книжку на столе. Ничего. Документы пропали. Тот, кто вошел сюда в ее отсутствие, забрал все. Она села и расплакалась. Ей оставалось только одно. То, что у нее получалось лучше всего, — бежать. Свалить, как можно дальше от этого места, вернуться домой. Опять она завалила дело. Все потеряло смысл. Залусская взяла свой чемодан, закрыла дверь на ключ и спросила у первого попавшегося прохожего номер телефона такси. Человек посмотрел на нее, словно она была пьяной:
— Остановка такси возле церкви.
У нее не было времени на такие длинные прогулки. Она двинулась в противоположном направлении, чтобы быть как можно дальше от квартиры тетки Романовской. Через какое-то время позвонила компьютерщику. Тот немного повыпендривался, но, наконец, согласился, чтобы она приехала прямо сейчас. Он впустил ее через боковой вход. Сегодня он выглядел совершенно иначе. Она бы не узнала его в униформе клининговой компании за рулем электрополотера. Он разрешил ей оставить чемодан в кладовке, полной моющих средств, швабр и рабочей одежды на вешалках. У окна стояли лопаты, пилы, металлические, с острыми наконечниками прутья. Типичные для таких учреждений инструменты. Не очень типичными были только два переносных холодильника, включенные в розетку. Точно такие, как тот, из «мерседеса» Бондарука.
— Лучше, чтобы моя сестра вас не видела, — конфиденциально прошептал Куба.
Она подняла голову, поправила локон волос, упавший на лицо. И вдруг вспомнила. Это был он. Она видела его в первый день, когда пришла на встречу с директором. Когда Прус не хотела давать ей адрес Лукаса. Он заметил блеск в ее глазах, но она притворилась, что не понимает, о чем он. Однако парень оказался слишком сообразительный.
— Добро пожаловать в мое царство.
Он широко открыл дверь и жестом показал на ее компьютер, стоящий на письменном столе. Рядом находился экран мониторинга всей территории «Тишины». Картинки ритмично сменялись. Вот люди гуляют, а вот машина въезжает в гараж. Саша заметила Магдалену Прус, идущую по больничному коридору и склонившуюся к пациенту на инвалидной коляске. Как всегда в узкой юбке и на каблуках.
— Она была бы против моего визита?
— Вы сами знаете. — Он улыбнулся и переключил несколько изображений. Когда на экране появилась палата, в которой без движения сидел молодой мужчина, он сказал: — Это была комната Красного Паука, если он когда-либо существовал.
— Не существовал, — ответила Саша. — Это городская легенда. Такого дела не было. Его придумали, чтобы отвлечь внимание от нераскрытых дел. Ограбление банка «Под орлами», дело Богдана Пясецкого или «Психопат Тьмы». Или политические разборки. При коммунизме не было убийств, а если они и случались, то раскрываемость была стопроцентная.
— Но дело Станяка, например, оказалось в библиотеке ФБР. Это единственный польский серийный убийца, удостоившийся чести попасть в этот позорный список. Даже «вампир из Заглембя» этого не заслужил.
— Я смотрю, вы подготовились, — заметила она. — Мархвицкого пропустили, потому что он был не самым занимательным случаем. Ему приписали множество убийств, которых он не совершал. Станяк — другое дело. Все было так хорошо подано, что СМИ поверили. Потом говорили, что документы по делу были уничтожены.
— Это были секретные материалы? — Он открыл компьютер Саши.
— Уже нет, раз вы о них знаете.
Он расслабился.
— Вы очень неосторожны для бывшего агента ЦБР.
Саша сжала губы.
— Вам много обо мне известно.
Он не ответил. Замигала его рация, из которой донеслись треск и позывной:
— Один-тринадцать-восемь-один.
Он встал, взял магнитную карту и вывел свою чистящую машину. Саша заметила решетки в узких окнах, а все помещение, в котором они находятся, — металлическое, как подводная лодка или консервная банка. Дверь в глубине слегка приоткрыта, внутри кубик был полностью выложен белой кафельной плиткой, как в операционной. Куба вышел, поднеся палец к губам. Саша кивнула.
— Ничего не трогайте. Я сейчас вернусь, — добавил он и захлопнул дверь, набрав код.
Саша сразу направилась в помещение, в которое уборщик запретил ей заходить. На металлическом столе лежала игла от капельницы и пакет плазмы группы ORh-. Саша дотронулась до него. Кровь показалась ей теплой. Она вернулась к монитору, на котором увидела, как Куба ведет свою машину, останавливается в коридоре при виде докторши и направляет руку в сторону камеры, словно указывая на нее. Саша даже отпрыгнула. Она еще сидела какое-то время, но никто не приходил. Тогда она решила осмотреться. Компьютер уборщика был заблокирован. Она решила попробовать наугад, но нет, не подошло. В этот момент на доске с подписями контроля чистоты она увидела фото школьницы времен ПНР. Темно-синяя форма с эмблемой, две косички. Она без труда узнала Магдалену Прус и не без удовлетворения заметила, что в возрасте семнадцати лет ничего не предвещало будущей небанальной красоты докторши. Саша сняла магнит, фотографию засунула в карман и пошла дальше.
Бегло просмотрев рабочую одежду, она заметила в рукаве одного из халатов белорусский свадебный костюм жениха. Из карманов окровавленных штанов торчала черная поношенная маска.
Лариса, 1995 год
— Я туда больше не вернусь, — заявила Лариса Шафран и выудила из бардачка запись финального концерта прошлогоднего «Басовища». Из динамиков полилось «Я рок-музыкант» Мрои, потом «Пляц Францыска» и «Калi iмперiя знiкне» Улиса. Когда белорусские хиты закончились и эфир наполнили «Пижама-Порно», а потом «Acid Drinkers» и «Пролетариат», двадцатишестилетняя Лариса перемотала кассету назад, чтобы снова послушать белорусский рок. На «Палитыцы» Р. Ф. Браги магнитола зажевала пленку. Лариса смачно выругалась. Вынула кассету и начала мотать на пальце. Копию этой записи невозможно было достать.
— Теперь будет трещать, как отец Фиона на суде по делу об алиментах, — произнесла она хриплым альтом, а потом захохотала, словно ведьма, и, глядя на возмущенное лицо Петра, добавила по-белорусски: — Разве что с ПП и комплектом патронов, чтобы отправить товарища Лукашенко в ад. Пулемет Шпагина был бы для меня лучшим подарком на день рождения, дорогой!
Она была младше Бондарука на двадцать лет, и с тех пор, как они познакомились, а вчера как раз стукнуло семь месяцев, он никак не мог привыкнуть к ее стилю общения.
— Как они могли выбрать его в президенты, — в очередной раз удивилась она и сделала губы бантиком, чтобы временно смягчить свой вид: — Госпадзi, памiлуй!
— Ты не поехала голосовать, — спокойно заметил он. — Значит, тоже помогла ему в победе.
— В Беларуси нет свободных выборов, — возмутилась она, как пристало студентке Минского государственного лингвистического университета, хотя на третьем курсе ее отчислили за оппозиционную деятельность. — Там не существует слово freedom. A independent нет даже в английских словарях. Есть заменитель: indoctrination или еще лучше schooling. Разумеется, в квадратных скобках, как сноска. Если хочешь, могу показать. Я взяла с собой один экземпляр. Минск, 1994. Свежачок. Отвезу его в западную группу. Это лучше всего демонстрирует, что творится на так называемой отчизне. Там побеждает и будет побеждать белый медведь, то есть Москва. Батька Лукашенко только фигурант. А простые люди боятся. Танков, солдат, тайных агентов и нищеты. Хотя, все это и так неизбежно. Раньше или позже. Они даже не говорят на своем языке. Нашем языке, — исправилась она. — Впрочем, чувствую, что мой дом теперь будет здесь. Тут я могу отвоевать больше. Тут жил бацька моего бацькi. И я бы жила, если бы не война. Потому здесь будут жить и умрут мои дети. Хочешь, сделаем сегодня одного?
