— Поворачиваешь или нет? — якобы нехотя бросила она, но так решительно, что он притормозил. — Если нет, то я выпрыгну на ходу.
— Что это за выходки? — Он тут же остановился.
Они оба по инерции дернулись вперед. Колеса буксовали в песке.
— У зруйнаванай хаце я чакаю на цябе, — промурлыкала она, а следом крикнула вместе с харизматичным вокалистом «Брагi»: — Вайна! Бо хоць зямля прытулiла б нас, то i лягчэй было б памираць. Бо як жыць у такiм палоне. I наогул не жыць, а iснаваць. Без перамогi. Вайна!
Петр нажал на кнопку. Кассета выскочила из магнитолы.
— Как это? Ты не возвращаешься в Беларусь?
— Никто по нас особо не скучает, уже год. — Она открыла пачку «парламента».
Он забросал ее вопросами:
— А что с Фионом? Где он будет учиться? Муж тебя не будет искать? А государство? Думаешь, не вспомнит о своем гражданине?
— Сомневаюсь. — Она прикурила, затянулась. Спички бросила в бардачок. — Я уже об этом позаботилась.
Лариса вышла из машины и хлопнула дверью. Он смотрел, как она удаляется. Старую сумочку она сначала держала в руке, а потом принялась размахивать ею в ритм шагов, словно это должно было добавить ей отваги. Он посидел еще немного, хотя знал, что она не остановится. Припарковался у леса, проверил, закрыты ли окна, и пошел за ней. Она ждала, прислушиваясь к пению птиц. Знала, что он придет. Всегда приходил.
— Что мы ищем в этом лесу?
— Потрошителя. — Она издевательски засмеялась. Видимо, Петр подбодрил ее искренне удивленным взглядом, потому что она продолжила: — Ты знаешь, что тут неподалеку жил помощник Джона Демьянюка или иначе Ивана Грозного, убийцы из Треблинки и Собибора? Моя знакомая из фонда, Уля Рачковская, рассказывала, что знает женщину, которая сошлась с ним и даже родила от него ребенка. Дочь.
— От Ивана Грозного?
— От Марчука, зайка. Я, кажется, внятно выражаюсь, — раздраженно добавила она. — Баба не знала, с кем живет, пока к ней не заявился один местный исследователь. Кшиштоф Веремюк, любитель покопаться в старых военных делах этих мест. Эдакий доморощенный социолог, а по профессии специалист по германистике. То есть школьный учитель. Немецкого. И рассказал тетке, что Ян Марчук — это предположительно Иван Марченко. Осужденный за многочисленные убийства, сначала в Израиле, а потом в Германии.
Петр замер, ничего не сказал. Лариса взяла следующую сигарету и начала копаться в сумке. Он это предусмотрел, взяв с собой ее спички из бардачка. Она ответила ему благодарной улыбкой. Ждала, пока он подаст ей огонь. Спичка загорелась, но она нечаянно задула ее. Петр сразу же зажег вторую. Лариса поправила берет и зашагала по тропинке, проваливаясь каблуками в песчаную почву. Она не принадлежала к типу женщин, соблюдающих этикет. За столом предпочитала дискуссии, лучше всего с водкой и до самого утра. Хождение по лесам должно было дать ей некие знания, которых она постоянно жаждала. В принципе, Петру самому было интересно, что же они ищут, а прежде всего, чего она еще не знает. Потому что со стороны казалось, кое-какое следствие по этому делу она уже провела.
— Люди рассказывали, что когда Марчук вернулся с войны, он был такой толстый, что едва проходил через дверь, — продолжала она. — Он разжирел до такой степени, что не мог завязать себе шнурки. Сам скажи, кто возвращался с войны в таком виде и так себя вел?
— Как?
— Ты ничего не знаешь! Хвалил все немецкое. Знакомых приветствовал криком: «Хайль Гитлер!» Не один раз его из-за этого забирала милиция, но все повторялось. Евреев он, конечно, ненавидел. Вроде как один человек, который с ним иногда выпивал, говорил, что Марчук мечтает опять, хотя бы один раз, опустить руки в человеческую кровь. Люди начали поговаривать, что Марчук был охранником в немецком лагере.
— Бред какой-то.
— Вовсе нет, — возразила она. — Веремюк проверил, что Ивана Марченко, помощника Демьянюка у газовой камеры в Треблинке, так и не нашли. Похожесть имени и фамилии, поведение Марчука показались ему подозрительными. Он объяснял мне, что вспомогательные отряды СС, держащие в руках варшавское гетто, или лагерные надсмотрщики набирались среди украинцев, но не исключено, что туда мог попасть и белорус с Полесья или, например, русский. Учитель немецкого пытался исследовать национальность Марчука и найти людей, которые знали его и могли бы что-то рассказать о его военном прошлом.
— Даже если и нашел, то особо рассчитывать на эти истории нечего, — скептически бросил Петр. — Время идет, доказательства, скорей всего, уничтожены.
— Но все-таки ему удалось найти в ЗАГСе свидетельство о браке с Ольгой Волосюк. Он добрался даже до священника из Дубич Церковных, который венчал их и крестил их дочь. Считается, что территории, прилегающие к Вельску Подляскому, населяют не белорусы, а украинцы. На это указывает диалект, на котором они говорят, обычаи, сохранившиеся по сей день. А деревни под Хайнувкой это другое.
— Ну и что? Какое нам дело до этого украинца? Даже если это потрошитель из Треблинки. Или помощник потрошителя. Мало было таких во время войны?
Лариса махнула рукой. Они дошли до скромного дома, огороженного щербатым забором, скорей всего довоенным. Окна в хате были выбиты, соломенная крыша провалилась. На трубе аист свил себе гнездо, которое сейчас пустовало.
— Вполне возможно, что во время войны Марчуку было достаточно осознания того, что он не католик. Кроме того, до оккупации он жил в Польше, потом стал гражданином Советского Союза, как моя семья, а потом Третьего рейха. Все это сильно усложняет определение национальности. Ольги Волосюк уже нет в живых, но Веремюк отыскал ее дочь. О первом муже своей матери она сказала ёмко: пьянь. Он жил с ними совсем недолго. Мать выгнала его и вышла замуж за другого. Отчим полюбил и воспитал ее. Биологический отец для нее не существует.
— Ну и правильно, — заявил Петр. — А что с Треблинкой? Она подтвердила, что он был там надзирателем, или нет?
— Она почти не помнит его. Он исчез в сорок третьем, оставил их без средств к существованию и появился после войны. Поселился тут. — Она показала на разваливающуюся халупу. — Якобы он рассказывал людям, что работал в гитлеровском лагере, но как все было на самом деле, никто не знает. В восемьдесят шестом году он явился, чтобы поговорить с Ольгой, но она не впустила его на порог. Он был пьяный.
— Ты приехала сюда, чтобы рассказать мне все это? — недоумевал Петр. — Почему мы не едем на вокзал?
— Ах, как тебе не терпится от меня избавиться, — сказала она. — Не выйдет.
Она толкнула калитку и вошла во двор, по пояс заросший ежевикой. Петр пытался остановить Ларису, чтобы она не порвала себе плащ, но, пройдя около метра, понял, что дальше кусты выкорчеваны и есть небольшая тропа.
— Марчук умер месяц назад в больнице под Белостоком, — негромко сказала Лариса.
— И слава богу, — прошептал Петр. — Больше ни одного поляка или еврея не прикончит.
