— С этим я не соглашусь.
Петр поднял руки, будто сдаваясь.
— Это спорный вопрос. Он не имеет отношения к делу.
— Имеет! — крикнул Веремюк. — Ключевое.
Какое-то время он сомневался, продолжать ли дискуссию, но в конце концов просто спрятал сверток в сумку.
— Мне не нужны деньги. Только правда. — Он поклонился Ларисе и Петру. — Я добьюсь, что место этого захоронения станет общеизвестным. Еще увидимся.
— Не думаю, — буркнул Петр и крикнул: — Будьте осторожны, мой вам совет.
Они остались одни. Петр спрятал лицо в ладонях.
— Вось i маеш сваю вайну. Довольна?
* * *
Неделей позже Лариса вломилась в кабинет директора «Нью Форест Хайнувка» заплаканная и красная от бешенства. Петр сидел за своим столом, окруженным наградами, которые фабрика заработала во времена ПНР, а потом при встающем на ноги капитализме. Статуэтки и дипломы, однако, не производили такого впечатления, как голова зубра в натуральную величину, на которую сейчас пялился жирный лысый дядька. Он занимал почетное место прямо напротив директора. С обеих сторон стула свисали его внушительные ягодицы. Он словно сидел на детском стульчике в детском саду, хотя находился не в игровой комнате и больше не ходил в старшую группу.
— Можно тебя на пару слов? — не очень вежливо бросила Лариса. Цветное платье закружилось, показывая подвязки чулок. Она тут же одернула юбку. — Это срочно.
— Пан Влодек как раз открывает мне тайны креативного бухучета, душа моя, — очень спокойно ответил Петр и приклеил к лицу симпатичную улыбку, предназначенную для ежемесячных визитов в школах и управах, где он любил поиграть в мецената культуры и благотворителя детских домов. — Мы на этом хорошо заработаем, а пан Влодек получит немалые комиссионные. Это довольно важно для нас. Полчаса, не больше. Не правда ли? — обратился он к откормленному бухгалтеру, а тот в ответ старательно закивал и тут же смерил Ларису плотоядным взглядом из-под очков.
— Мне надо с тобой поговорить сию секунду! — уперлась Лариса.
Ее тон развеселил Петра. Он представил себе, как она сейчас топнет ногой, словно капризный подросток.
— Не то начну говорить при этой свинье.
Бухгалтер начал судорожно хватать воздух.
— Пан Влодек, — обратился Петр к подчиненному. — Спуститесь, пожалуйста, в столовую и отобедайте за счет фирмы. Я вызову вас через секретаря. Женщины, как известно, обожают устраивать сцены. Простите, пожалуйста, мою невесту. Иностранка. Горячая кровь бурлит. Я позволю себе избавить вас от этого аттракциона.
Бухгалтер начал в спешке собирать документы, но все валилось из рук. Он был явно возмущен, но статус и служебные отношения не позволяли ему ответить на оскорбление.
— Простите, — еще раз попросил Петр и жестом показал, что можно оставить бумаги. — Мы скоро продолжим.
Когда дверь захлопнулась, Петр указал Ларисе на кожаное кресло, но она заняла место, нагретое бухгалтером, чтобы лучше видеть его лицо.
— Он мертв, — прошипела она. — Что ты с ним сделал?
— С кем? — искренне удивился Петр.
— С Веремюком. Сегодня детям в школе объявили, что у них будет новый учитель. Пока классное руководство взял на себя Анатоль Пирес, первый директор лицея. Говорят, что он сразу отпустил учеников по домам.
— Ausgezeichnet[14], — пробормотал Петр и задумался. — Наверное, детишки рады.
— Похороны послезавтра. Сначала вскрытие, но город уже гудит, что покончил с собой. Якобы его уволили по статье, а неделю назад потеряла работу его жена. Они остались без средств к существованию. Уже месяц никто не брал его на работу. Даже на пилораму. Тебе что-нибудь об этом известно?
Петр сделал глоток холодного чая. Несколько капель упали на бумаги бухгалтера, когда он ставил стакан на блюдце. Он вытер их рукавом.
— И что?
Лариса направила на Петра указательный палец.
— И это твоих рук дело!
Он отвернулся к окну.
— Дура.
— Да, я была дурой. Была дурой, что поверила тебе. — Встала. — Я возвращаюсь домой.
Он нахмурил брови, потер покрасневшие веки.
— Как хочешь.
Лариса остановилась. Сузила глаза, сгорбилась, принимая боксерскую стойку. Следовало признать, что выглядела она более чем привлекательно.
— Ты не останавливаешь меня?
— Я тебе ничего не обещал.
— Вот именно. Я тебе только для голодных сказок была нужна. Для удовольствия.
— Ты не жаловалась, насколько я помню, — парировал он, но она не слушала.
— А сейчас, когда мне некуда деваться, — протяжно произнесла она. Петр ненавидел, когда она начинала давить на жалость. В ее голосе четко прослушивалась восточная певучесть. — Ведь там, в Беларуси, я спалилась.
Она чуть не плакала, с трудом сдерживая слезы.
— Кому ты там нужна, Лорик, — жалостливо шепнул он. Подошел, привлек ее к себе, воспользовавшись эффектом неожиданности и силы. Она пыталась отпихнуть его, но он держал ее, как в тисках. Его ладони крепко вцепились в ее худые плечи. Он знал, что будут синяки. Они очень легко появлялись на алебастровой коже. Он говорил нежно, но содержание высказывания отличалось от тона: — Никто тебя, душенька, не ищет. Никому ты не нужна. И никому не выгодна. Ни там ни здесь. Куда ни сунешься, только набиваешь шишки. Ты сама призываешь грозу и удивляешься, что гром гремит. А это всего лишь обычная молния. Пока еще очень далеко от тебя. Я говорил, не вмешивайся. Оставь все это. Пусть другие лягяются с лошадьми. Фонд — мираж, мы оба это знаем. Если уйдешь — погибнешь. А мальчику нужен дом. Он такой милый малыш, твой Фиончик.
Лариса перестала сопротивляться. Почувствовав, что она обмякла, он ослабил хватку.
— Кто ты вообще?
— Сын предателя и помощника военных преступников, — подтвердил он. — Убийца, если тебе от этого станет легче, тоже. Рецидивист. Ты этого хотела?
Из ее глаз тут же полились слезы. Она не поверила ему. Он удивился.
— Я полюбила тебя за отвагу. Положила на чашу весов свою жизнь, честь, доброе имя. А ты меня отталкиваешь. Ты даже толком не трахнул меня. Я не нравлюсь тебе или как?
Он отвернулся.
— Не путай сексуальность с любовью, это разные вещи.
— О чем ты говоришь?
— С большинством людей, которых я любил и люблю, у меня не было сексуальных отношений, и наоборот. Секс не всегда означает любовь. Скажу больше, это случается очень редко.
— Так значит, ты меня все-таки любишь?
Он замялся.
— Ты мне нравишься, — ответил он. — Я доверяю, забочусь о тебе, как о жене. Этого мало?
