Она опять начала извиваться. Не такого ответа она ожидала.
— Я доведу до вскрытия этой могилы, — гневно заявила она.
— Веремюк тоже так говорил. И ему свернули шею.
— У меня получится обнародовать это, — уперлась Лариса и попросила: — Просто помоги мне немножко. Капельку. Одна из жительниц этих деревень, кажется, Залешан, вела секретные записи, основанные на разговорах с отцом и дядькой. Эти бумаги были у Веремюка. А теперь, наверное, улетели с дымом. Но я найду ее и заставлю говорить.
— Прекрати! — Он закрыл ей рот ладонью. На этот раз ей удалось вырваться.
— Раз так, я сама это сделаю. Ты меня не остановишь.
Он только махнул рукой.
— Городская заскучала. Займись нормальной, тяжелой работой, и у тебя пройдет охота воевать. Может, займешься экспортом нашей мебели? Никто здесь так хорошо не знает английский. Как тебе такое предложение, моя ты прекрасная, молодая и образованная любимица?
Она нанесла удар без предупреждения. Открытая ладонь отпечаталась на его щеке. Он растер место удара. Она же была в ужасе от того, что только что сделала.
— Я так понимаю, что предложение принято, — шепнул Петр.
— При условии, что ты поможешь открыть правду. Для родины, для народной памяти.
— Ты делаешь это для себя, — с отвращением заявил он ей. — Тебе надо на ком-то отыграться. За неудавшуюся жизнь, за потерянную молодость. Да. На муже — не получилось, потому что папашка сделал ребенка и отказался от него, а сам теперь неизвестно где и наплевать ему на твое бешенство, потому ты и жаждешь отомстить врагам выдуманной родины. Но это твоя личная вайна. Вайна, в которой ты одержишь победу.
— Я съезжаю, — перебила она его, стараясь любой ценой заткнуть ему рот. И заорала: — Не хочешь быть со мной, ну и не надо! Я не стану выпрашивать любовь!
— Это работает в обе стороны. Советую подумать.
— Поехали, — приказала Лариса. — Я хочу поклониться убитым.
Он улыбнулся и недоверчиво покачал головой.
— Ты ничего не понимаешь. Лучше не знать. Можешь слышать, подозревать, анализировать доказательства, но это не надо видеть. Так, как со снежным человеком. Чего глаза не видят, сердцу не жаль. Это знание очень дорого и тяжело. Тебе все еще хочется играть с динамитом? Тому хитрецу это стоило жизни.
— Ты говорил, что не имеешь с этим ничего общего.
— Потому что так и есть. Человечек сцепился с чудовищем, но не владел оружием, чтобы дать отпор, когда тому захотелось крови. Даже я не вхожу в этот лабиринт. Пока Минотавр в крепости, никому ничего не угрожает.
— Никому?
— Поколение наших отцов хочет забыть, дожить свои дни спокойно. Мы боимся. Наших детей это не интересует. Может, наши внуки почувствуют потребность реконструировать национальную самоидентификацию. Я тогда уже буду стариком, и мне будет все равно. Тогда придет время раскрыть секреты, а следом явятся месть и прощение. Разделение на своих и чужих, марши и транспаранты. Когда виновные помрут, а невиновные совершат бескровную месть, твоя мечта исполнится. Мир снова очистится. Но не сейчас. Таков порядок вещей.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что если начнешь копать, то встанешь с чудовищем лицом к лицу. Одна. Слабая. Без союзников. Без крыши. Одного меня недостаточно, чтобы охранять тебя. Не потому, что я не хочу, я буду пытаться. Можешь рассчитывать на меня. Потому я покажу тебе это место. Если хочешь, если решилась, то идем. Тебе незачем портить кровь жителям этих деревень. Подвергать опасности и их, и себя.
Она смотрела на него с любовью и преданностью, после чего бросилась в объятия.
— А если со мной что-то случится, то не бросай Фиончика.
— До конца моих дней. — Он погладил ее по голове. — Жизнь за него отдам, если потребуется. Ни один волос не упадет с его головы. Хлеб, мясо и мед у него всегда будут. Это я могу тебе пообещать. Вайна его не коснется. Он не захочет помнить.
— Но я хочу! — расплакалась Лариса. — Я хочу похоронить деда.
— Янке Шафрану уже все равно. — Он взял ее за руку. — Начни работать у меня.
Она согласно кивнула. Петр обрадовался, понимая, что она будет воевать на его стороне. Вместе они выиграют не одно сражение. За правое дело, которое никогда не девальвирует, — имущество.
— У тебя есть эти документы? — робко спросила Лариса. — Я хочу удостовериться, что он точно там. Лежит ли он в той могиле недалеко от Старых Пухал.
Петр напрягся, понимая, что не сможет спасти ее. Эту девицу так и тянуло куда не надо, с тех пор, как она родилась. Она всегда делала неправильный выбор. Даже если перед ней было десять путей, она выбирала самый трудный из них. Он хотел сказать ей: «Беги. Найди себе кого-нибудь. Забудь меня» — но сказал совершенно другое:
— К сожалению, нет. Это единственная загадка, которая меня сейчас интересует. Тот, в чьих руках сокровище Малой Беларуси, сейчас раздает карты в городе. Я бы отдал половину того, что имею, за это знание. Но вскоре правда выйдет на свет божий. Мы узнаем об этом, как только прольется кровь.
* * *
Хайнувка, 2014 год
Из носа Романовской хлынула кровь, когда она нагнулась, чтобы поставить в машину последнюю коробку, вынесенную ночью из квартиры профайлера. Кристина понимала, что это от переутомления. Ей всегда требовалось сна больше, чем среднестатистическому человеку, — девять, иногда даже десять часов. Она считала, что три «С», то есть сон, секс и спокойствие, являются гарантией красоты и замедляют процесс старения лучше самых дорогих косметических процедур. Сейчас, когда в городке стало происходить все это, она спала максимум по четыре часа. Сегодня тоже вряд ли у нее получится лечь пораньше. Ее ждала ночь, проведенная на ногах. Доман выехал за город, чтобы показать дорогу Губерту Мейеру, психологу из Катовиц, который блуждал по приграничным дорогам уже более двух часов.
Сегодня утром она была в подвале на Пилсудского и перенесла документацию всех дел к себе в багажник. Только сейчас она заметила, что Блажей по ошибке забрал из теткиной квартиры какую-то картину. Видимо, она валялась среди бумаг. Кристина хотела было бросить ее на заднее сиденье, чтобы сразу отвезти назад в квартиру, прежде чем туда придут криминалисты, но ради интереса перевернула подрамник и застыла.
На портрете была изображена Залусская. Саша лет пять, может, десять назад. Но без сомнений, это она. В нижнем углу Романовская заметила монограмму «Лу» и надпись: «Для Милены, на 29». Дрожащими руками она положила портрет на капот и подумала, была ли она права, защищая эту женщину. С тех пор как появилась в этом городе, Саша только и делает, что набирает штрафные очки — это неоспоримый факт. Коллеги предполагали, что ее целью могло быть не раскрытие дела, а, наоборот, создание помех следствию. Знания в области криминалистики у нее были, потому ее допустили к части материалов. И надо признать, что ей это прекрасно удалось.
