— Я заглянула в эти бумаги, чтобы поставить тебя лицом к лицу с Мейером, — соврала она, не скрывая бешенства. — Я думала, что ты дашь мне шанс спасти хотя бы остатки твоей чести. Потому что, если ты этого не видишь, я все еще на твоей стороне. Но сейчас ты не оставляешь мне выбора. Рапорт будет передан в прокуратуру уже сегодня. Оружие сдай. Сию секунду. У тебя нет разрешения.
— И не подумаю, — буркнула Саша и обратилась к кому-то, кто, видимо, стоял рядом. Романовская слышала их разговор, несмотря на закрытую трубку: — Это местная пани комендант. Кажется, вы ее искали, профессор. Она немного нервная.
Романовская нахмурила брови, размышляя, с кем разговаривает Залусская, и ненадолго обеспокоилась тем, что это кто-то из коллег. Неужели она обрела союзника в лице прокурора? Но вскоре ее опасения развеялись.
— Пан профессор Антон Чубайс разыскивал тебя сегодня на работе, — слишком официально начала Саша. — У него есть интересные версии относительно того, что тут у вас происходит. Если тебе неинтересно, то он не будет упорствовать, у нас предостаточно слушателей. В основном, журналистов. Они будут в восторге. Жаль было бы узнать обо всем из СМИ.
— Кто? — Романовская все еще не понимала. — Что это за профессор? В чем дело?
В трубке был слышен смех Залусской и некоего мужчины. «Нет, не климакс. Это уже давно позади. Она хорошая баба. Не раз вытаскивала меня из переплетов».
— История — это психоанализ. Психоанализ — это история. — Саша повторила Кристине чьи-то слова, но прервалась. — А профиль я начала составлять, но он никуда не годится, потому что было недостаточно данных. Ты дала мне не все. Честно говоря, вы мне привезли какие-то левые бумаги. И абсолютно точно с нарушениями. Даже номера дел не совпадали. Жаль, что до меня только сегодня это дошло.
Романовская чуть не лопнула от бешенства.
— И что же тебе, якобы, не дали?
— В документах не было ни одного протокола допросов Бондарука. Ни по одному из дел. Ты не сказала, что Степан, пропавший в семьдесят седьмом, муж Ожеховской, был гэбэшником и должен был вербовать тайных агентов среди оппозиционеров пилорамы, главным образом поляков. А Бондарук был поляком и молодым инженером сразу после института, подрабатывал в «Современной газете» в качестве журналиста и приехал сюда вовсе не по распределению, а из-за женщины. Что интересно, его сняли с поста репортера и перевели в Силезию. Но вдруг, буквально перед исчезновением Степана, его назначают председателем профсоюза, потом инструктором по культурно-просветительской работе, а когда Ожеховский испарился, Бондарук сконструировал революционный деревосушильный станок и начал резво взбираться по карьерной лестнице. Меньше чем через год, он занял место Ожеховского.
Романовской хотелось спросить, откуда Залусская это знает. Этой информации не было в коробках, которые она ей дала. Этого нигде не было. Разве что какой-нибудь сплетник ей донес. Но кто? Никто, с кем контактировала здесь Саша, не был настолько глуп, чтобы подбрасывать ей подобную информацию.
— И как это связано с нашим делом? — Она изображала равнодушие.
— Прямо, — заявила Залусская. — История влияет на психологические мотивации представителей последующих поколений. Это примерно так, как если закопать в земле радиоактивные материалы. Их не видно, все меньше людей о них помнят, но они по-прежнему там. Земля отравлена.
— Что за бред?
Саша не дала сбить себя с толку.
— Можно сказать, первое дело повлекло за собой все остальные. Все началось с исчезновения, точнее упразднения Степана. Как это тогда происходило, мы знаем хотя бы на примере ксендза Попелушко: собирались приструнить человека, но у кого-то кулак соскользнул и получилось на один удар больше, чем надо. Потом испугались, спрятали труп в багажнике. Вряд ли это была удачно проведенная операция, несмотря на то что именно так все описано в деле. Исчезновение Степана, гэбэшника и шишки, открытого гея, который имеет связь с местным пробощем, — это ключ, и на нем следовало бы сосредоточиться. То, что сейчас у вас происходит, каждое из исчезновений, касающееся Бондарука (потому что дело Данки следует рассматривать отдельно), связано с его деятельностью во времена ПНР. Профессор Чубайс проверил, что Бондарук не был служащим безопасности, но нельзя исключить того, что он был тайным агентом. Все указывает на то, что был, причем одним из лучших. Не исключено, что он до сих пор находится под наблюдением своего руководителя. Такие связи не исчезают даже со временем, их потихоньку поддерживают. Но секретность — это специальность жителей этого городка, как я уже поняла. Никто и слова не промолвит. Ты тоже, хотя наверняка знаешь больше, ничего не рассказала мне.
— Спокойно, не так быстро, — пыталась поставить ее на место Романовская. — У тебя есть еще что-нибудь, кроме теорий какого-то историка? Что-то, позволяющее подтвердить, что это больше, чем абсурдная гипотеза?
— Было бы, но ты не хочешь мне помочь, — спокойно сказала Саша. — Удивляюсь, почему вы не перекопали сад, участок или его частный лес. Может, где-то на земле Очкарика обнаружится труп, или бумаги, которые он использует для шантажа или в качестве щита.
— Ты ошибаешься, — прервала ее Кристина. — Мы перекопали половину Пущи, каждую его клумбу. Никаких костей. Никаких документов. Во всяком случае, такого рода.
— Тут и профайлер не нужен, — заметила Саша. — Достаточно хорошего, честного следака, который прижмет Бондарука и заставит его давать показания. Дело проще пареной репы. Если хочешь знать мое мнение, то он не убивал ни одну из этих женщин. Это их убили из-за него, как сыновей Куклинского, что означает, что деятельность совета справедливых, о которой ты в шутку говорила, очень даже актуальна. Если ты не наведешь с этим порядок, то скоро поимеешь бой скинхедов с белорусскими националистами, которые разнесут этот город в щепки. На твоем месте я заказала бы в Белостоке георадар.
— Спасибо за совет, — рассмеялась Романовская. — Я повторю этот бред начальству. Ты этого хочешь?
— Не уверена, что адресую свои слова правильному человеку, — очень серьезно заявила Залусская, словно записывала этот разговор. Романовская сразу почувствовала это и решила, на всякий случай, тщательно следить за каждым словом. Может, она недооценила гданчанку? Пусть выговорится. Надо понять, до чего еще она докопалась. — К тому же я не знаю, не заинтересована ли ты еще больше остальных в том, чтобы замять это дело. Но если ты на самом деле на стороне светлой силы, а не темной, поехали к Бондаруку и допросим его. Вместе. Чтобы не было сомнений касательно моих компетенций и мотиваций.
— Он ничего не скажет, — откашлялась Романовская. — Думаешь, мы не пытались? За кого ты меня принимаешь?
— У меня свои методы.
— Уже многие, и потверже тебя, потерпели на этом поприще фиаско.
— Сейчас ситуация изменилась, — произнесла Саша. — Он знает, что ему вынесен приговор. И знает, что не сбежит.
— Откуда такая уверенность?
