— Мне потребуется финансовая поддержка, — объявила Романовская без обиняков. — Гданчанка разнюхивает у Петра, а он в таком состоянии, что может расколоться.
Староста нахмурил лоб и заметил, что у него остановились часы. Подошел, начал вручную заводить их. Он не спешил с ответом, поэтому Романовская добавила:
— Он нас выдаст.
— Сколько?
— Она ничего не возьмет. Это на расширение моих квадратных метров. Пусть будет тридцать. Польских злотых, конечно. Не евро, не бойся.
— Если она непромокаемая, то кого на нее натравишь?
— Я решу все формально. — Она пожала плечами и усмехнулась, вспоминая портрет, который Блажей по ошибке бросил в коробку с документацией. Он как раз пригодится в качестве доказательства во втором деле — Данки из «Тишины». Пока Залусская очистится от обвинений, если ей это вообще удастся, будет уже слишком поздно. Никто не станет слушать ее показания. Доверие к свидетелю — это основа, а рыжая сама позаботилась о том, чтобы всем казаться подозрительной. Ну и нелегальное ношение оружия. Никуда она не денется. У них в депозите ее машина. — У меня на нее довольно много материала. Костей не соберет.
— Прекрасно, — похвалил он ее. — Тогда в чем проблема?
— Никаких проблем. — Романовская лучезарно улыбнулась тому, что он одобрил ее гонорар. — Только моя должность все еще и. о. Прежде чем начать соответствующие действия, я хотела бы быть уверена в том, что ты не усадишь в мое кресло Джа-Джу. И еще я хочу срочный вклад, а не рискованный инвестиционный фонд. Надеюсь, мы поняли друг друга?
— Ты ставишь меня в неудобное положение. Я ведь обещал ему это место, ты знаешь.
— Успешный человек принимает исключительно правильные решения, — твердо заявила она.
— А как насчет присоединиться к совету? Скоро выборы. Посидишь на совещаниях, поскучаешь, а потом мы выдвинем твою кандидатуру в мэры. Я тебя поддержу и тут уж могу гарантировать облигации национального банка.
Сказанное произвело на Романовскую неизгладимое впечатление. Староста закрыл часы, маятник ритмично закачался.
— Я как-то не думала об этом.
— Поперерезаешь ленточки, отдохнешь, — завлекал он ее. — И националистам понравится первая глава города — полька. Ты же не имеешь ничего против того, чтобы обматерить нескольких белорусов? Тебе надо быть яркой. Знаешь, как бойцовский пес.
— Мне все равно.
— Ответ принят. — Он похлопал ее по спине. — В политики ты годишься. А заодно закроем рот антикоммунистическому подполью.
Зазвонил ее телефон. Она извинилась перед старостой и перешла в коридор. На экране появилась фамилия Залусской.
— Начинай одна, — распорядилась она. И добавила шепотом: — Я задержусь.
— Ты уверена? — переспросила Саша. — От него только что вышли две женщины, а вошел Джа-Джа. Я бы предпочла побеседовать с ним тет-а-тет. Это возможно?
— Без проблем, если тебе удастся убедить Франковского, — очень вежливо заверила комендантша. — Можешь сослаться на сотрудничество с нами. Я не против. Если тебе удастся что-то вытянуть из него, сразу сообщи мне. Я пока отправляю людей еще раз обыскать территорию и здание фабрики, — соврала она.
— Именно на это я и рассчитывала! — Саша рассыпалась в благодарностях.
Романовская бросила телефон в сумку.
— Что за обыск на фабрике? — Староста вырос у нее за спиной.
— Шутка. — Она мило улыбнулась. — Знаешь, я тут подумала… Курс франка растет, инфляция. Кризис не дает расслабиться. Новое предложение более рискованно. Короче, сотня. И пятерка сверху на оперативные действия. Перед предвыборной кампанией надо позаботиться об имидже. А в спа «Тишина» скидок не делают. Ну что, Гевонт, как ты на это смотришь?
Ей ответил грозный взгляд.
* * *
«Ведущий офицер: „Гевонт“» — сообщала надпись на одной из папок сверху стопки. Саша открыла папку гэбэшника и сразу закрыла ее. Несмотря на то что нигде не было фамилии теперешнего старосты Адама Гавела — Залусская знала, что он многолетний начальник службы госбезопасности. Он занимал этот пост до самого конца, пока организацию не ликвидировали, а в ее здании не расположили детский сад. Вскоре после этого он стал старостой района. Ей очень хотелось прочесть документацию, но сначала надо было выслушать исповедь Бондарука, тайного сотрудника «Стаха», до конца.
— Может, чего-нибудь покрепче? — предложил Петр, заметив, что Саша в очередной раз зевнула.
Ряд пустых кофейных чашек на подносе, тарелка с крошками, оставшимися от шарлотки, и недоеденный крендель свидетельствовали о том, сколько времени они провели за разговором. Они не смотрели на часы, но прежде, чем Бондарук закончил, наступила ночь. Петр запретил Марианне входить в кабинет, где он уже несколько часов беседовал с профайлером, и попросил, чтобы она принесла им термос кипятка, чай в пакетиках и банку растворимого кофе. Не далее как три чашки кофе назад он позвал ее еще раз и велел идти домой. Кроме того, он вызвал снабженца с фабрики и распорядился забрать все те вещи, от которых решил избавиться. Теперь им никто не мешал. Ни Романовская, ни Джа-Джа, ни один из техников, которых должна была прислать комендантша, — никто не приехал в дом Петра. Но Саша пока не думала об этом. Рассказ Бондарука был слишком шокирующим, чтобы какое-либо новое открытие смогло его затмить.
— Желаете? — спросил он еще раз. При виде бутылки горькой настойки Саша только покачала головой, поэтому Петр не стал переливать бутылку в графин так, как он это делал до сих пор, пока профайлер пила кофе.
Он отпил из горла хороший глоток.
— Вот так это было, уважаемый суд, — пробормотал он с виноватой улыбкой. — Не знаю, кто убрал за мной. Я проснулся в больнице, с катетером, под капельницей и с перевязанной головой. Потерял три литра крови. Не знаю, какого черта меня спасали. Никто не допросил меня. Никогда не вызывали по этому делу в участок. Потом по городку прокатилась новость об исчезновении двух педерастов, как их тогда называли. Они оба были публичными людьми, поэтому Хайнувка кипела. Со временем дело подзабылось, а через год я уже был директором пилорамы.
— Вообще-то по сроку давности дело уже неактуально, но неплохо было бы это обнародовать, — вставила Саша. Она проглотила слюну и невольно взглянула на пах Петра. Она подумала, как это возможно, что после этого он сделал еще троих сыновей, но пока не спрашивала об этом. — Семьям погибших нужна могила родственников.
— Единственная семья, которую имел Степан, — это жена, — бросил Петр с вызовом. — А она не хочет помнить даже его имени. Из-за этого скандала, который устроила гэбэ, она стала меченой. Тем более что он на самом деле был гомосексуалистом. Дуня знала об этом, выходя за него. Это была часть договора. Сейчас Дуня живет так, как вы видели. По мне, так она прекрасно справилась. Ей, единственной, все равно, что я могу обнародовать это. Я сегодня с ней говорил об этом.
