— Люди любят упрощать реальность, — заметила Саша. — Благодаря этому, в ней проще ориентироваться. Поэтому в последнее время так увеличилось количество различных национальных маршей. Вся Польша борется с этой проблемой. Националисты, особенно самые радикальные, практически фашисты, выросли на неприятии предыдущей системы. Нынешний строй это позволяет. Каждый имеет право на манифестацию своих взглядов. Лишь бы не делал зла остальным. За это есть отдельная статья.
— Возможно, — без восторга признал Петр. — Тела тех двух сволочей лежат на глубине шести метров, может, даже чуть больше. Если бы у меня сегодня был выбор, я бы уехал за границу. Свалил бы во Францию, Англию или даже Австралию. Как можно дальше отсюда, от этой моей отчизны. Может, и они, Лариса, Иовита и Мариола, были бы живы. Им не повезло встретить меня. Но время не повернешь вспять.
Саша посветила и пригляделась к земле. Она была черная, без травы. Одно молодое деревце было выкорчевано и лежало рядом, словно выдернутый из грядки сорняк.
— Похожа на вскопанную. — Она вопросительно подняла голову. — Кто-то рылся здесь.
— Я лично перекопал эту яму около двух месяцев назад. Добыл одну голову и передал полиции, — пояснил Бондарук. — Потому я уверен, что останки все еще находятся в этом месте и никаком другом.
Саша скривилась, почувствовав отвращение к старикану, а следом страх от того, что она находится один на один с жестоким убийцей среди лесной глуши. Никакой уверенности в том, что он говорит ей правду, нет. Напади он на нее сейчас — шансов выжить ноль. Бондарук далеко не дряхлый старичок. Все еще жилистый, гибкий. Может без труда ее вырубить и закопать под этим вот крестом. Кому придет в голову искать ее в старой послевоенной могиле, которой все считают это место? Загипсованная рука тоже не принесет ей пользу.
— Не бойтесь, — засмеялся он, словно читая ее мысли. — Там только кости. Только они останутся от нас после смерти. Если честно, то я не верю в духов. Но иногда, когда прихожу сюда, эти образы возвращаются.
Он приложил руки к носу, вдохнул и вздрогнул.
— Я опять чувствую его, — сказал он. — Подробностей не помню, не могу воспроизвести, как именно все происходило. Понимаете: что, после чего и как.
— Физиологический аффект, — сказала Саша и диагностировала: — Временная потеря сознания и отключка во время самообороны. Единственная цель — выжить. Достаточно частая реакция.
Петр кивнул.
— Мне это даже не снится. Но я никогда не забуду металлический запах крови. И ее соленый вкус во рту. А потом запах больницы и этот катетер.
— Зачем вы откопали череп? — Саша тут же сменила тему.
Петр задумался, не ответил сразу.
— Я хочу, чтобы вы сообщили про это место. Можете сказать, что вычислили его каким-нибудь из своих методов. Географический профайлинг? Ясновидение? Утечка данных? Все, что угодно. Только не трогайте Дуню. И меня.
— Как это? — взбесилась Саша.
— Думаете, я один выкопал им могилу? В семидесятых?
Саша смотрела на него в ожидании.
— Вы говорили, что кто-то помог замести следы. Не прошло и получаса, как вы меняете показания.
Он зажмурил глаза, разнервничался, но успокоил ее жестом.
— В хате все вымыли, а трупы на семь лет замуровали в одном из гаражей старой инфекционной больницы. Там тогда работала Дуня и моя мать тоже. Когда построили новую больницу, а этот участок со зданием продали, мне пришлось перенести тела, чтобы их не нашли работники. Шестиметровую яму мне помогли выкопать жители близлежащей деревни. Члены профсоюза пилорамы, которым я в свое время помог. Большинство из них умерли, но их дети живы. Я был для них, как отец. Даже лучше. Они разбогатели. Может, отцы и не рассказали им, откуда во мне столько доброты. Кто все убрал на месте убийства — не знаю. Может, прислали каких-нибудь прислужничков из гэбэ или милиции. Но новую могилу я копал вот этими руками. Все, кто мне помогал, знают, кто здесь лежит и кто лишил их жизни. Они считали меня героем, победившим чудовище. Именно так бывает с тайнами в провинциальных городках. Все знают, но никто не скажет.
— А может, это были те, чьи папки вы мне дали сегодня, гэбэшники и коммунисты? Вы хотите свалить на них ответственность?
Петр хитро улыбнулся.
— А может, это были одни и те же люди.
— Тогда почему вы так поступаете с ними? И почему хотите взвалить на меня этот груз?
Петр подумал, а потом вытянул из-за пазухи сверток.
— Это документы убитых возниц, останки которых лежали в землянках недалеко от Старых Пухал, где Райе со своим отрядом казнил их. Они пятьдесят лет ждали эксгумации. На протяжении пятидесяти лет никто не хотел сообщать об этом властям, несмотря на то что социализм пал в восемьдесят девятом. Среди возниц были братья Залусские.
— Вы уже говорили.
— Девичья фамилия Дуни — Залусская.
Саша рассмеялась, как от доброй шутки.
— Знаете, сколько людей в Польше носит эту фамилию? А в мире, среди эмигрантов?
— А кто из них сокращает свое космополитическое имя Александра до польского Саша?
Залусская махнула рукой.
— Бред.
— Может, и так. Вы спросите отца, кем была его мать и откуда она родом. Это поможет развеять все сомнения. Но вот я смотрю на вас, и мне кажется, что есть в вас что-то здешнее. И это упорство, настырность. Наша кровь.
— Белорусы вообще-то — не очень воинственный народ. Они не подняли ни одного восстания.
— Потому что на протяжении многих веков их землю отбирали у них попеременно поляки, русские и немцы. Но это потихоньку меняется. Я говорил вам о Малой Беларуси и Движении Автономии Подлясья. Если вы им скажете, что у вас есть здешние корни, то они будут по-другому петь. Запомните мои слова.
— Что ж мне, врать?
— Если возницы — ваши предки, это значит, что вы тутэйшая. А тутэйшым человек становится не потому, что он еврей, поляк или немец, а потому, что прах его предков покоится в этой земле. Вы сами говорили, что «чистой крови» не бывает. До сих пор вы были чужой. Никто не хотел говорить с вами откровенно. Чужих угощают салом, поят водкой, оставляют ночевать в своем доме, рассказывают им слезливые истории о том, как угнетают этот народ. А со своими, тутэйшымi, говорят, как было на самом деле. Потому что тутэйшыя знают, что вы сохраните услышанное в секрете. Это просто такой финт, прием, предложение, чтобы вы вытащили на свет божий то, чего никогда не обнародует ни один из здешних представителей власти. Именно поэтому.
В этот момент они увидели свет со стороны шоссе. Кто-то ехал сюда. Петр схватил Сашу за руку, закрыл ей рот ладонью и силой увлек за деревья. Она не могла произнести ни звука. Когда фары исчезли вдалеке, а Бондарук отпустил ее, она в бешенстве выскочила назад на дорогу, крича и размахивая руками. Потом начала в отчаянии раз за разом набирать номер Романовской.
