Рослонева бдительно следила за тем, чтобы продавщица не сунула никому подгнившую морковку или вялый огурец. Она сама выбирала товар, который привозила с оптовки, лично его раскладывала и стояла за прилавком во второй половине дня, до самого закрытия. У нее можно было заказать любые сельскохозяйственные товары, такие как просо, например, корм для кур или витаминные препараты для свиней, потому что в маленьком городке никого не удивляло, что по двору, окруженному живой изгородью, на одной из главных улиц, ходили две курочки и в сарае похрюкивала небольшая свинка. Домашние яйца дешевле и полезнее, а денег у местных всегда было не густо.
— Наверх, — распорядилась хозяйка магазинчика, когда сын принес ящик помидоров черри. Это был заказ одного из постоянных клиентов. Маленькие помидоры не очень хорошо шли в розницу.
— Вниз! — крикнула она, увидев, что Анжелика пытается втиснуть петрушку, морковку и порей на вторую полку. Рослонева не понимала, как можно быть такой флегмой. Если бы девка не была родственницей, она бы никогда ее не наняла.
— В холодильник, — сказала она, показав на молоко в пакетах, масло и вкуснейший сыр с хайнувского молокозавода. В последнее время взялась активно развивать молочное направление.
Дела шли хорошо. Рослонева совсем не ощутила кризис, о котором говорили политики из стеклянного ящика. Ко всему, что у нее было, она пришла сама, благодаря тяжелому труду. Только этот павильончик, точнее его аренду у хозяина торговой площади, ей удалось получить, благодаря внушительной взятке. Но это было очень давно, когда Рубль-плац был настоящим полем битвы русскоязычных граждан, приезжающих сюда торговать со всех близлежащих советских республик. Поэтому в доме Рослоневой было полно русского золота, уйгурских ножей ручной работы, белорусских кастрюль в стиле «гнется, но не бьется», литовских лекарств, азербайджанского фаянса и дурацких статуэток с подсветками, украинских часов или широких тканых поясов из далекой Грузии. У Рослоневой имелась торговая жилка. Она изучала, чем заполнен Рубль-плац и только ждала, когда русские — как их всех здесь дипломатично называли — будут уезжать, а потом подходила к тем, у кого был лучший товар, и предлагала общую оптовую цену «за все». Через какое-то время она распродавала эти вещи с тройной накруткой.
Теперь здесь уже не было тех, настоящих русских, также как и тех прекрасных времен, когда на Рубль-плацу можно было одеться, поесть, обзавестись «катюшей» и уехать с этим всем на ворованной тачке. Сейчас палатки и киоски были наполнены — как и на каждом базаре — китайским барахлом. Осталось одно название. Но местные жители, то ли из сентиментальности, то ли из мнимой рачительности, по-прежнему съезжались сюда ранним утром, каждую среду, чтобы выбраться с базара с полными сумками, как сам Бог велел.
Среда была единственным днем, когда за прилавком «ТОМИ-ТО» стояла вся семья, потому что очередь за овощами тянулась до самого поворота, где соединялась с другой очередью, за мясом, в магазин Нестерука.
Сейчас хозяйка осмотрела свои владения и с удовольствием отметила, что все на своих местах. Можно начинать торговлю. Она ловко сняла табличку «Закрыто» и повернула ключ в замке. Внутрь сразу же ввалилась толпа местных кумушек. Они аккуратненько встали в очередь, бурно обсуждая последние рецепты из журнала «Хозяйка», а одна из них вещала о превосходстве своего рулета с маком над оным из «Ева на кухне». Рослонева тщательно, без лишних слов, взвешивала товар. Не забывала, однако, улыбаться, слыша комплименты по поводу своей зеленной лавки.
— Полкило квашеной капусты, — пожелала одна из покупательниц.
У Рослоневой в этот момент были грязные руки от картошки, которую она фасовала в пластиковые пакеты. Она считала, что чистая, мытая из супермаркета, это сплошное ГМО, поэтому всегда продавала людям настоящие чумазые клубни. Иногда она добавляла на пару штук больше, в счет очисток, и была уверена, что эта покупательница вернется к ней уже через неделю. Так оно и было.
— Мирусь, — позвала она сына, который, как послушная собачка, тут же появился у ее ног. — Открой капусту. Пани просит полкило. Дай ей из новой бочки, это наша постоянная покупательница, — громче подчеркнула она.
Мирусь ловко поднял крышку, взял шумовку и стал мешать капусту. Он уж было собирался накладывать ее в контейнер, когда услышал, как постоянная покупательница сказала:
— Только без воды пожалуйста. Пусть лучше пани Рослонева мне взвесит. Я ей доверяю, а вас впервые вижу.
По очереди пронесся ропот. Мирослав обиженно надулся, а Рослонева никак не прокомментировала сказанное клиенткой. Она переглянулась с сыном, вручила ему пакет с картошкой. После чего в положенном чепце на голове, чтобы ни один волос не упал, хоть она работала не в столовой, а торговала овощами, тут же подошла к прилавку с приклеенной милой улыбкой. Она сразу узнала скандалистку. Немолодая упитанная прислуга Адама Гавела, которая, видимо, считала себя лучше других, потому что драит сортиры после самого старосты района и варит похлебки для его многочисленного выводка.
— Бигос будет, да? — заговорила Рослонева.
Кому-то в конце очереди тоже захотелось бигоса, покупатель попросил взвесить и ему два килограмма. Рослонева помыла руки, надела желтые резиновые перчатки и взялась за работу. Она лихо мешала содержимое бочки, одновременно рассказывая о том, как тяжело сейчас закупить хороший капустный товар. Экологически чистый, подчеркнула, в итоге наложив покупательнице намного больше, чем та собиралась купить. Тому, кто хотел два килограмма, она продала еще творог и три кабачка, а также килограмм желтого болгарского перца, потому что желтый полезнее, а потом взяла ведерко из-под соленых огурцов, которое на прошлой неделе помыла и собиралась оставить себе, и любезно предложила покупателю в качестве емкости для капусты.
Она уже сняла верхний слой капусты, под которым оказалось слишком много рассола, поэтому сунула дуршлаг поглубже. Там она почувствовала что-то твердое. Она привычно потрясла бочку, вычерпала лишний рассол и наполнила ведерко до краев. Рослонева уже собиралась повесить дуршлаг, когда ей вдруг пришло в голову, что ее, возможно, обманули, подбросив в бочку кирпич. Она наклонилась над емкостью и замерла.
На поверхности белой, свежайшей капусты плавала человеческая голова. Седые волосы, распущенные в рассоле, словно щупальца медузы, делали опухшее лицо макабрически гротескным.
Рослонева не закричала, не упала в обморок. Она отложила дуршлаг и молча направилась к своей сумке, чтобы позвонить 112, а потом жестами показала покупателям, что торговля окончена. Когда они повесили табличку «Закрыто», ожидая приезда полиции, хозяйка подсчитывала ущерб. Она боялась, что, если все узнают об этом — а это неминуемо, — никто и никогда не купит у нее даже сухофрукты. «ТО-МИ-ТО», магазинчик, название которого состояло из первых слогов имен ее самой — Тося, сына — Мирослав и ее покойного мужа — Толика, станет местом, в котором, по крайней мере, для местных, в квашеной капусте плавают трупы.
* * *
Доман только что закончил давать интервью, когда в кабинет вбежал Блажей. При виде красивой журналистки общественного радио, которая как раз складывала микрофон, зарделся, поклонился, а потом попросил Доманьского в коридор.
