— Если что, за сценой есть боковой выход, — шепнул Корч. — Не хватало, чтоб мне разбили рожу прямо накануне предвыборной кампании. Машина будет на задней улице, возле церкви. Ищи меня там.
Яуген махнул рукой.
— Прорвемся. Главное, чтоб ты меня тут не бросил, трусишка, — пробормотал он, а потом указал куда-то пальцем.
Корч удивился, увидев в толпе националистов Асю Петручук. Она была дочерью его друга, который, взамен за помощь в получении контракта на строительные работы в городской управе, частично финансировал его предвыборную кампанию. Один из бритоголовых галантно отодвинулся, освобождая девушке место. Было видно, что наследница Петручука прекрасно себя чувствует в компании этих людей. Они похлопывали ее по плечу, относились по-свойски. Она зарделась, когда Заспа — неоднократно судимый за нарушение порядка во время выступлений старосты и обзывание его стукачом, коммунякой и красным пауком — отдал ей свою рубашку в клетку от Фреда Перри. Ася охотно воспользовалась предложением и встала на освободившееся место, с которого было лучше видно сцену. Яуген Пашко, видимо, читал мысли Корча, потому что наклонился к другу и заявил:
— Молодая совсем. Кровь бурлит. В таком возрасте все хотят воевать.
— Лучше бы она у нее бурлила в рамках Автономного движения Полесья. Нам пришлись бы очень кстати такие деятели. Андрей обещал мне ее в помощники, а тут на тебе. Так мы Малую Беларусь не создадим.
Пашко рассмеялся.
— Ведь этой партии нет. Не так давно, в интервью, ты отказывался от того, что хочешь передвинуть границу.
— Малая Беларусь пока не существует, но дай мне лет пять. Она будет. Автономное движение Полесья — это я. Пока лучше стартануть с Корвином-Микке. Мы с ним единогласны по многим вопросам.
— Белорусский фашист.
Красивое лицо Корча осветила широкая улыбка.
— И к тому же очень результативный.
Свет погас. На экране наконец появились первые титры и название: «Яко и мы отпускаем».
* * *
У ресторана «Царский» не оставалось мест, поэтому Романовская припарковалась на обочине и около ста метров прошла пешком. Башня старого железнодорожного вокзала, в которой молодожены должны были провести первую брачную ночь, была украшена живыми красно-белыми цветами, образующими белорусский орнамент. Романовская прошла мимо не останавливаясь. Башня не вызывала у нее такого восторга, как у постоянно толпящихся возле нее туристов. Некоторые выходили из машин и делали селфи на ее фоне. У Кристины это надрывно разукрашенное строение ассоциировалось, в лучшем случае, с мрачным замком Синей Бороды.
На рельсах стояли отремонтированные локомотивы, приспособленные под ресторан, отель и банкетный зал. Несмотря на размеры и разбросанность комплекса, Романовская быстро догадалась, где будет проходить предсвадебный обед. У нее не было при себе приглашения, но она подумала, что вряд ли их будут проверять. Судя по маркам автомобилей, припаркованных у ресторана, в «Царский» прибыли сливки местного общества. Перед входом в бывший вокзальный зал ожидания стоял хор из двадцати человек. Вместе с молодым баянистом они ждали сигнал, чтобы начать припевки. Хор еще не издал ни звука, но Кристина уже знала, что голова у нее точно разболится.
Официантка с прической чеховской героини присела в зачаточном книксене при виде появившейся в дверях Романовской. В ответ на предложение раздеться, Кристина испепелила ее взглядом. Несмотря на то что она была не в мундире, ей даже в голову не пришло напялить на себя какой-нибудь праздничный туалет, как, несомненно, сделают жены местных царьков. Черные узкие брюки, белая рубашка, с расстегнутыми тремя верхними пуговицами и смокинговый пиджак все равно выдавали ее принадлежность к слугам порядка. Спортивные наручные часы оставались на руке. Единственными дамскими элементами ее наряда были туфли на шпильке и лак для ногтей, которым она воспользовалась по случаю сегодняшнего торжества.
Интерьер был оформлен с большим вкусом. Стиль дореволюционной России дизайнеры воссоздали с музейной точностью. На столах — вязаные салфетки, кипящие самовары. Стены украшены картинами и фотографиями той эпохи, иконами. Никакого кича и перебора. Романовская была здесь как-то раз по работе и запомнила, что за чай с вареньем, грибной суп, блины с икрой и кусочек творожника заплатила, как за недельные покупки в супермаркете. Пирог, правда, хоть и не стоил таких бешеных денег, но просто таял во рту. Тогда ей хотелось уйти отсюда как можно быстрее, из страха испачкать накрахмаленную скатерть и понести за это материальную ответственность. Сейчас тот зал был пуст. Стулья стояли вдоль стены, открывая аутентичный паркет. Романовская догадалась, что завтра здесь будут танцы. В одном из боковых залов, предназначенных для камерных банкетов, мероприятие, судя по доносившимся возгласам, было в самом разгаре.
— Будь здоров, Гена! — услышала она тост, когда официантка открыла перед ней дверь.
Романовская поклонилась собравшимся. Несколько мужчин поднялись, чтобы поприветствовать ее. Она приклеила на лицо официальную улыбку и по очереди пожимала руки собравшимся. Неформальный совет старейшин был представлен семью мужчинами, занимающими почетные места за главным столом. Все они были зрелых, а некоторые даже преклонных лет.
Кристина сразу же узнала Адама Гавела, старосту района; Томаша Терликовского, бывшего начальника городской полиции по прозвищу Старый, кабинет которого она на данный момент занимала; Мундека Сулиму, хозяина кабельного телевидения, называемого Малым Дядькой из-за роста метр шестьдесят; Кшиштофа Сачко, директора частной клиники для душевнобольных «Тишина», а также Анатолия Пиреса, основателя лицея с белорусским языком обучения с его неизменным псом-сфинксом у ног, которому каждый из присутствующих кидал лучшие куски с барского стола. Шестого старца, одетого в поношенный залатанный костюм, но зато с залихватской бабочкой в горошек, она прекрасно знала, хотя они в течение последнего десятка лет не перекинулись даже и парой слов. Седой ежик на голове мужчины был густой, как у терьера. Он единственный из всех собравшихся был гладко выбрит, без усов, что еще больше подчеркивало его избыточный вес. Ему было лет восемьдесят, если не больше. Седьмое место пустовало. Приборы были чистыми. Кристина догадалась, что этот стул зарезервирован для жениха — Петра Бондарука. Однако гости неплохо веселились и без хозяина.
Те, кому, как и Кристине, выпала сегодня честь быть приглашенными в «Царский», могли считать себя избранными. Они занимали столы поменьше, поставленные вокруг главного, словно планеты Солнечной системы. На самом деле власть в городе держали семь старцев, а не фигуранты из городской управы или даже сам мэр. Это было известно всем, даже первоклассникам. Но надо признать, что большинство более мелких чиновников оказались сегодня здесь и были уже в изрядном подпитии. Кристину усадили за боковой стол, рядом с главным, спиной к известному ей оборванцу в бабочке.
Она осмотрелась. Рядом с ней искренне смеялся над шутками пяти белорусских советников мэр города. Потом она увидела трех сыновей Бондарука. Все как один с кислыми минами. Разумеется, рядом обнаружились: ксендз; четыре священника; вечно надутый и с бегающим взглядом директор белорусского радио «Рацыя»; добродушный как Лабрадор хозяин Рубль-плаца; директор тюрьмы, жена которого арендовала у города первый этаж белорусского музея под ресторан «Лесной дворик»; директор больницы, похожий скорее на пациента; и, наконец, пятеро предпринимателей, в основном конкурентов Бондарука, которые периодически поглядывали на пустое место за главным столом и конфиденциально перешептывались. Большинство гостей, по всей видимости, провели здесь уже несколько часов, судя по раскрасневшимся от выпитой водки лицам. Вдруг один из услужливых советников неловко пошатнулся на стуле и облил Романовскую красным вином. Она, правда, успела ловко отодвинуться и уберечь хотя бы белую рубашку. Содержимое бокала впиталось в мягкую обивку стула, пиджак и влилось в сумку.
