— Я знаю одного такого, — прохрипел Василь. — У него ночной клуб в Беловеже. Девочки, охрана, то да сё. Конечно, все с Украины и Беларуси, нелегально, без документов. Никакой работы не боятся. В свое время Миколай обещал помочь. Пом ните? — Василь остановил взгляд на Томике. — Тогда он должен был прислать кого-нибудь. Я могу разузнать, как сейчас обстоят дела.
Никто ему не ответил, потому что вдруг бренькнул звонок входной двери и, несмотря на табличку «закрыто», внутрь вошел пожилой мужчина в помятой шляпе. Заросший, как отшельник, с длинными спутанными волосами. Рядом с ним, покачиваясь с боку на бок, трусил старый рыжий амстафф. Гость кивнул собравшимся, но не подошел к ним.
Он прошел прямо к бару и, заказав двойное пиво, уселся с двумя литрами янтарной жидкости в противоположном углу зала. Сыновья Бондарука наблюдали за ним из-за горшка с папоротником.
— Подойди к нему. — Марта потянула Томика за рукав. — Он же не будет здесь сидеть вечно. Пусть поговорит с Сачко и решит дело. Только торгуйся!
— Я же его почти не знаю, — пытался увернуться Томик.
— Он ведь твой учитель немецкого, — бросил Василь.
— Это ты позвонил ему, — огрызнулся Томик.
— Мне он ставил одни трояки с минусами, — отрезал Василь. — Ихь ферштее нихьт. Иди-иди, ты ж всегда был любимчиком.
Подействовало. Томик встал. Посмотрел на скучающего пса, который сидел, словно сфинкс, возле стула Пиреса и не спускал глаз с ползающего по полу в поисках разбросанных частей конструктора мальчика. Младший сын Бондарука стряхнул со свитера невидимые крошки, поправил воротничок и двинулся, как на голгофу. Остальные проводили его полным надежды взглядом.
— Добрый день, пан учитель.
Едва опустившись на стул, Томик моментально превратился в ученика, дрожащего от одного вида Анатолия Пиреса, когда тот еще был директором «белоруса». Харизматичным, уверенным в себе, с радикальными взглядами. Что у него на уме, было известно только ему самому. Именно благодаря ему была основана белорусская школа. Он боролся за лицей как лев. Но через несколько дней после открытия его энтузиазм поугас, и он без сожаления отдал директорское кресло своему бывшему воспитаннику, у которого по немецкому были все те же трояки с огромными минусами. Официально, из политических соображений, его понизили до завуча, а потом он стал обычным преподавателем немецкого, о чем не очень сожалел, и в школе появлялся довольно редко, поскольку много путешествовал.
Во времена социализма он был одним из немногих жителей городка, сумевших легко получить загранпаспорт и разъезжать по миру безо всяких ограничений. Германия, Финляндия, США. Какими только печатями не пестрили его таможенные документы. О странах бывшего СССР и говорить нечего. Помимо немецкого, Пирес хорошо знал еще семь языков. Хвастался тем, что по большей части он самоучка, как польский папа. Во времена чисток он читал «Еженедельник для всех» и не боялся рассуждать о том, что система разваливается. Его это забавляло. Он ни разу не поплатился за свое провокационное поведение, поэтому ходили слухи, что он служит в органах. Но верили в это немногие.
Сегодня, даже если бы был единственным мужчиной на земном шаре, со стороны женщин он мог рассчитывать разве что на сочувствие. Но когда-то все было по-другому. Он не был красавцем, зато всегда эксцентричен и влиятелен. Собственно, эти качества сохранил и по сей день. Прежде же он активно пользовался ими, крутя роман за романом. Не гнушался ухаживаниями за ученицами-старшеклассницами, причем все это знали. В те времена не принято было сообщать о таких делах в прокуратуру. Скандалы быстренько заминались, давая повод для сплетен, не более. Его жена, Ягода, святая женщина, казалось, не обращала на это особого внимания. После ее смерти несколько лет назад, Пирес сделал то, о чем мечтал всю жизнь: продал все имущество, купил яхту и основал фирму, занимающуюся экспортом паркета. Прогорел, не выдержав конкуренции с фирмой Бондарука. Потом спился, яхту проиграл в карты и прослыл городским сумасшедшим. Сейчас нищенствовал, живя на проходной мусороперерабатывающего завода, куда ему удалось пристроиться после банкротства за небольшое жалованье и крышу над головой. Теперь он шлялся по городу с взятой в приюте бойцовской собакой, и было непонятно, кого обходят стороной прохожие — человека или животное. Не зная о его драме, мало кто из молодых относился к Пиресу серьезно, его вид вызывал у них исключительно жалость. Бывший директор лицея несколько раз подвергался нападениям скинхедов. А однажды неизвестные пытались закопать его живьем в старом песочном карьере. Говорят, что он видел их лица, но так и не назвал имена обидчиков. Зато родители трех воинствующих националистов в тот же день потеряли работу на фабрике Бондарука да так и не смогли нигде трудоустроиться. С тех пор никто не решался приблизиться к Пиресу.
Для старшего поколения он не утратил своей влиятельности. Знал всех. Причем многие у него на крючке. Ходят слухи, что на самом деле он — серый кардинал и принадлежит к числу неформальных городских старшин, хотя на светских раутах почти не появляется. Он мог бы жить совершенно по-другому, если бы только захотел. Но по каким-то причинам выбрал судьбу бездомного бродяги. Иногда любопытные пытаются споить его, чтобы порасспросить об этом, сильно рискуя оказаться в вытрезвителе, потому что голова Пиреса по-прежнему исключительно светла. На их вопросы банкрот отвечает, что он Инди — последний ни от кого не зависящий человек в этом городе. Но все лишь смеются над ним.
— Да куда уж лучше. Нищета вас ждет, дети, — сказал он и снял шляпу.
Томик склонил голову.
— Мы звонили вам по этому вопросу, пан учитель. Отец сошел с ума, мы в себя прийти не можем.
— Поздно, сын мой, — добавил Инди с нескрываемым уважением.
Плюнув на ладонь, он пригладил волосы. Томик взглянул на собравшееся семейство.
— Это мои братья. Они хотели бы участвовать в нашем разговоре, — начал он. — Послушать, какой у вас есть план, чтобы решить дело.
— У меня нет плана. — Пирес шумно прихлебнул из кружки. От ее содержимого осталась лишь половина. — Но можешь заказать мне еще раз то же самое.
Томик кивнул официантке. В это время Инди похлопал его по спине, отчего молодой человек пригнулся к столу.
— Не переживай так, малый. Мы с мужем сестры и не такие дела проворачивали. Слышал анекдот об оптимисте? Хороший, потому что советский.
Томик покачал головой. У него совершенно не было желания выслушивать идиотские шутки этого психа. Пирес совсем не изменился. Скорее даже, его состояние ухудшилось. Но Инди не ждал разрешения. Он начал говорить:
— У родителей было два сына. Они решили поставить новогодний эксперимент. Одному купили конструктор, а другому в подарочную бумагу упаковали лошадиный навоз. Пессимист раскрыл конструктор и заныл: «Ой, опять эти кубики. У меня их и так полно. Придется складывать… Это так долго…» Это ты. — Он ткнул в Томика грязным пальцем. И продолжил: — А оптимист смотрит на брата и улыбается своему подарку. «А ко мне сегодня ночью лошадка приходила!» — Пирес погладил свой ватник. — Это я. Я ждал тридцать лет, чтобы Очкарик наконец споткнулся. Думал, не доживу. До сих пор польский кацап ни разу не промахивался. Не совершал ошибок. Я упал на лопатки, а он вышел чистеньким из трех уголовных дел. Да еще и бизнес за морями развернул. Хребет у него стальной. Тут уж ни прибавить, ни убавить. — Он хрипло засмеялся.
