Часом позже, уже добравшись до железной дороги, вдалеке на небе он увидел оранжевое зарево. Деревня горела. Что ж, все ясно.
Александр отвернулся от окна, уселся поудобнее и принялся читать свежий партийный бюллетень. Однако мысли его были заняты совсем другим: мысленно Крайнов составлял рапорт, тем же вечером телеграфированный начальником станции в комендатуру службы безопасности Хайнувки. Ответный приказ пришел незамедлительно. Молчать. Власти обо всем проинформированы. Ситуация под контролем. Крайнов наконец вздохнул с облегчением.
— Мне сегодня крупно повезло, — сказал он жене, вернувшись домой. В избе было тепло, в печи горел огонь. — Ох, голодный я как волк.
Вскоре перед ним появилась тарелка грибного супа. Типичный для этих мест кисловатый вкус ему придавали несколько капель яблочного уксуса, который жена делала сама. Такой суп варят только в этом районе Польши.
— Как дела у Марека? — спросила жена. — Дети здоровы?
— Да, да, — кивнул он и шумно хлебнул. — Все по-старому.
* * *
Огонь пожирал соломенную крышу хаты Залусских. Ветер мгновенно распространял пламя на остальные постройки. Не прошло и трех часов, как самая богатая деревня в округе запылала словно факел. Небо, до самого леса, освещало оранжевое зарево. Зарницы этого года войдут в историю Польши навсегда и останутся для здешних жителей чудовищным воспоминанием.
Перед калитками всех православных домов стояли солдаты с винтовками. Им было приказано стрелять в выбегающих из домов погорельцев. Все люди Бурого получили по упаковке спичек. Реактивными патронами и огнеметами поджигали поочередно каждый дом. Огонь пожирал только дома белорусов. Бурый распорядился поляков оставить в живых. Ветер усиливался, поэтому поджигать не стали и соседствующие с католиками дворы. Поляки должны были выжить, а белорусы остаться в этой земле навсегда.
Катажина велела Ольге и Дуне влезть под кровать. Сама же обернулась самой толстой периной и смотрела, как пылают ставни. Она не решилась лезть под кровать, так как не была уверена, что сможет потом из-под нее выбраться. Живот был уже слишком большой. Пол-лица у нее было обожжено, но она не чувствовала боли. Только страх.
В помещении стояла адская жара. Дым наполнял его до самой крыши. Когда перестало хватать воздуха, она прошла в кладовку и выбила табуреткой окно под потолком. Встав на маслобойку, вынула осколки стекла из рамы. Потом выволокла полуживых сестру и дочь из-под кровати и сказала им прыгать.
Ольга первой бросилась спасаться. Однако после нескольких безуспешных попыток протиснуть в маленькое окошко широкие бедра ей пришлось влезть назад. Худая, как жердь, она все-таки была сформировавшейся женщиной.
— Я не хочу так умирать, — заскулила она.
— Молись, — крикнула Катажина. — Громко!
— Это ничего не даст! — сдалась сестра. Она опустилась на пол и начала выть словно зверь. — Они убьют нас!
— Бог спасет, если веришь. Отче наш… Верую… Иже херувимы…
— Не верю, — простонала Ольга и впала в ступор.
У Катажины не было сил уговаривать сестру. Она подсадила дочку. Дуня без труда проскочила через небольшое отверстие. Сев на раме, она вопросительно смотрела на мать. Не плакала.
— Прыгай! — приказала Катажина, и тут же добавила уже спокойней: — Это только кажется, что высоко.
Девочка мягко приземлилась в снежный пух. Мать снова встала на маслобойку и высунула голову через окошко.
— Вот молодец, — улыбнулась она, после чего указала на лес: — Беги, Дунечка! Как можно дальше отсюда.
— А ты? — Нижняя губа малышки начала дрожать. — Я одна боюсь.
— Я найду тебя возле плакучей ивы, — спокойно ответила Катажина. Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать. — Спрячься в шалаше. Если встретишь людей, говори по-польски, не по-нашему. Поняла?
— Мамочка! — вдруг закричала девочка и резко бросилась вверх, пытаясь влезть назад по стене дома. Маленькие руки тщетно пытались схватиться за бревна. Ножки в валенках упорно съезжали вниз. — Я хочу с тобой!
— Дуня! — прикрикнула на нее Катажина и пригрозила пальцем. — Папа будет недоволен, если узнает, что ты не слушаешься. Убегай и спрячься в лесу! Ну же! Быстро!
Девочка все еще колебалась. Она вытирала заплаканное лицо рукавом шубы. Потом, хлюпая, подняла с земли шапку.
— Я хочу с тобой.
Катажина почувствовала, как по ее лицу все-таки потекли слезы. Она больше не могла сдерживать их. Голос ее задрожал.
— Я с тобой, Дунечка, — заверила она. — Я всегда буду с тобой. Я стану твоим ангелом-хранителем. И никому не дам тебя в обиду. Ну, давай, щавлик, убегай. — Она грустно засмеялась, чтобы скрыть отчаяние. И добавила несмотря на то, что не верила в это: — Скоро увидимся в шалаше. Я приду и уже никогда не оставлю тебя. Обещаю.
К счастью, девочка поверила матери и побежала. Спотыкаясь о сугробы, падала, но вставала и двигалась дальше. Вдруг раздался выстрел. Катажина замерла. Потом высунула голову, как можно дальше. За углом хаты она увидела молодого солдата. Тот стоял на широко расставленных ногах, с папиросой в зубах и целился в Дуню, словно в убегающую лань. За его спиной стояло еще несколько человек, радостно наблюдающих за показательными выступлениями своего приятеля.
— Беги, Дунечка! — крикнула Катажина и закашлялась, потому что весь дом уже был наполнен дымом. Она прошептала почти беззвучно: — Я люблю тебя. — А потом начала тихо молиться, даже на мгновение не спуская взгляда с убегающей дочери. — Святая Анна, защити ее. Не дай в обиду. Святая Анна, мать Божьей Матери, спаси нас.
Раздался очередной выстрел. Катажина прикрыла глаза. Слезы лились ручьями. Лицо ее было искажено гримасой отчаяния.
— Возьми меня, — умоляла. — А ее спаси.
Она открыла глаза. Солдат лежал на снегу, пылая, словно живой факел. Его сотоварищи пытались потушить на нем огонь, но у них это не получалось. Поврежденная винтовка лежала у его ног, магазин стал похож на распустившийся цветок. Видимо, взорвался во время второго выстрела. Вояка скулил от боли, издавая последние вздохи. Дуня, целая и невредимая, исчезала в пуще.
— Слава тебе, Господи, — шепнула Катажина. — Во веки веков. Аминь.
Убедившись, что солдаты не остановили ее дочку, она повернулась к сестре. Ольга лежала, свернувшись в клубок, отравленная дымом, еле живая.
— Вставай, Оля! — Она резко потрясла сестру. Сунула ей в руку громничную свечу. Сама же вытащила покрытую паутиной католическую икону Ченстоховской Богоматери, которая досталась им в наследство от одной из доярок, работающих еще до войны у них в хозяйстве. — И ни слова по-нашему, — прошептала она сестре. — Как выйдем, сразу иди налево, к Мацкевичам. Пусть спрячут тебя. Я отвлеку солдат. Не будут же они стрелять в беременную.
Они вышли через главную дверь прямо на солдат Раиса. Ольга прошмыгнула так, как и сказала ей Катажина. Солдат, охраняющий дверь, был слишком удивлен, чтобы отреагировать, так как сосредоточился на беременной с католической иконой.
