— Белоруска? — Он почти вырвал у нее из рук Богоматерь. Посмотрел.
— Полька, пан, — заявила Катажина и покраснела до самых кончиков ушей. Врать она никогда не умела. — Спросите у пани Мацкевич, она католичка.
А потом начала проговаривать вслух праздничную молитву к Громничной Богородице. Растерявшийся солдат пялился на ее огромный живот. В конце концов дал ей пройти. Она встала у забора вместе с остальными спасенными. Наклонила голову и посмотрела на целый ряд тел, которые лежали в неестественных позах, большинство спиной вверх. Она не видела лиц убитых, но головы их были разбиты пулями, камнями, палками.
Одного она узнала. Это был ее ровесник, Янек Карпюк. Они учились в одном классе. Во времена ее девичества вместе ходили на танцы. Из них могла бы получиться прекрасная пара. Все думали, что она выйдет за него замуж. Видимо, он только что получил удар штыком. Глаза еще были широко раскрыты, из живота текла густая кровь. Она булькала и быстро впитывалась в снег. Катажина едва сдерживала крик. Она видела, что Янек еще жив. Он наверняка еще все слышал, так как был в сознании. Первая помощь спасла бы ему жизнь. Янек пошевелил руками, глядя на нее, но был уже не в состоянии что-либо сказать. А она не могла ему помочь. Даже не могла подойти к нему, чтобы подержать за руку в последние секунды его жизни.
— Господи, помилуй, — прошептала она себе и подняла глаза к небу. — Спаси Дунечку. Не допусти, чтобы с ней случилось что-то плохое. Спаси и сохрани.
Солдаты искали оружие. Они по очереди подходили к каждому и уводили на допрос. Катажина почувствовала, что ее тошнит. Если бы она выдала соседку, то они оставили бы в живых остальных жителей деревни. Когда наконец пришла ее очередь давать показания, она не смогла донести на Мацкевичей, а лишь покачала головой, что ничего не знает. Оглянулась. Их дом был еще цел. Под можжевельником все так же лежали тыквы. На Мацкевичах ни царапины. Они католики. Катажина подумала, что Бурому даже в голову не придет искать у них.
Спустя мгновение солдат подтолкнул к ней женщину с искаженным от бешенства лицом. Солдат держал ее мертвой хваткой.
— Пусти, сволочь! — крикнула соседка.
Катажина узнала Беату Шиманскую, дочь старого Мацкевича. Это их тыквы они с Ольгой сегодня снимали с чердака. Еще позавчера ее сын играл с Дуней в доме Залусских, пока Беата ходила в костел. Они знали друг дружку с самого детства, хотя Кася была постарше, а до войны считалась самой богатой во всей деревне — женой старосты. Она сшила Беате свадебное приданое и не взяла за это ни гроша. В качестве благодарности Беата иногда помогала ей с Дуней. Сама она долго не могла родить. Однажды, когда Мацкевичам не хватило мяса, чтобы дожить до весны, Катажина попросила мужа отдать им свиной бок из зимних запасов и ни разу не напоминала о возвращении долга. Сейчас она с надеждой улыбнулась соседке.
— Это полька? — Солдат обратился к Беате, указывая на Залусскую.
— А она так сказала? — неприятно усмехнулась соседка.
— Ах ты, кацапка! — замахнулся солдат и приблизился к Катажине, но ударить не решился. Прищурив глаза, он приставил штык к ее подбородку.
Катажина гордо подняла голову.
— Здесь моя земля. Здесь Польша, и я отсюда.
Он смерил ее взглядом.
— Ваша земля, кацапы? Здесь? — Он направил палец вниз. — Значит, здесь вы и останетесь. В своей земле. Навсегда.
Подошло несколько офицеров с группой солдат. Один из них вышел вперед, вынул из кармана помятый листок бумаги. Видимо, это командир. Может, и сам Ромуальд Райе. У него были эполеты и офицерские нашивки на лацканах. Глубоко посаженные глаза и квадратная челюсть делали его лицо мрачно выразительным. Вдруг сзади, в третьем или четвертом ряду, Катажина увидела Сташека Галчинского. Он был одет в штатское, но, видимо, принадлежал к бригаде, общался с партизанами на равных. У Катажины появилась надежда. Она всматривалась в Сташека, гипнотизируя его взглядом, но он никак не показал того, что они знакомы. Не встал на ее защиту. Даже слова не сказал.
— Акула. — Услышала она голос второго военного. Он был выше ростом, с густой щетиной на лице. — Оставь ее. Она ждет ребенка.
Бригада вела перед собой, словно заключенных, группу мужчин. На головах у них были ушанки. Один из них был в одном белье. Руки и ноги связаны, как у раба. Он мог передвигаться только очень маленькими шажками. Солдат, сопровождающий его, то и дело подталкивал его дулом автомата. Лицо заключенного представляло собой кровавое месиво. С такого расстояния Катажина не могла рассмотреть его черт, но по сгорбленной фигуре и походке она поняла, что это не ее муж. Василь шел бы гордо, прямой как струна.
Акула с серьезным видом зачитал приговор и выстрелил мужчине в голову, словно забил гвоздь. Так же он поступил с остальными шестерыми. Катажина даже на секунду не подняла головы. Не издала ни единого звука. Она молилась и смотрела в сторону леса, в котором спряталась ее дочь. На лицах некоторых убитых, падающих у ее ног, навсегда осталась гримаса удивления. Тех, что еще двигались, военные званием пониже добивали палками, камнями, реже пулей в живот. Им было жаль патронов на православных деревенских мужиков.
— Это кацапка. — Солдат, который охранял дом Залусских, указал на Катажину. — Соврала.
— Это русская, — поспешно подтвердила Шиманская. — А ее сестра спряталась у меня во дворе за хворостом. Она там! — и показала соседние постройки. В этот момент Ольга начала убегать.
Катажина не могла поверить, что соседка способна на такую подлость. Она смотрела в глаза Шиманской, ощущая, как ненависть наполняет все ее существо. Дитя в животе вело себя на редкость спокойно. Катажина подумала, что ребенок, возможно, уже задохнулся от дыма и страха и Бог забрал его к себе. Катажине вдруг стало спокойно. Она была готова умереть.
— Пусть идет, — решил Бурый. — У нас еще полно работы. Поехали.
Вдруг в спину Акулы попал снежок. Раздалось хихиканье. Все замерли. Катажина заметила двух мальчишек, спрятавшихся за забором во дворе Шиманских.
— Я тебе дам, лоботряс! — крикнула Беата. Бурый подозрительно посмотрел на нее. — Извините, это всего лишь дети. Мы католики.
— Мама! — раздалось со стороны дороги.
В их сторону бежал мальчик. Очередной снежок. Смех. Акула поднял автомат. Катажина заметила это движение первой и рванула в сторону ребенка. Пока бежала, она уже поняла, что это не Дуня, а соседский мальчишка, но не смогла остановиться и оказалась на линии огня.
Выстрел раздался неожиданно. Катажина схватилась за живот и стала медленно оседать вниз. В последнюю секунду она оперлась рукой о землю и перевернулась на спину. Над ней было затянутое дымом небо. Она не чувствовала холода. Снег приятно охлаждал ожоги на лице и ладонях. Был мягкий, как новая перина.
Мальчик не успел добежать, также сраженный точным выстрелом. Катажина боковым зрением видела оружие в руках Сташека. Казалось, что он сам был в шоке от произошедшего. Один из солдат сразу же забрал у крестьянина пистолет. Остальные рассмеялись, похлопывая Галчинского по спине.
